Россошанский театр представил «Чайку» эксцентричной комедией - «Новости Театра»

Плюшевый медведь в человеческий рост и выпотрошенная рыба для птицы

На биеннале театрального искусства показали очередную версию чеховской «Чайки». Классика драматургии уже не одно десятилетие будоражит умы как маститых, так и начинающих режиссеров. На этот раз укротить вольную птицу попробовала литовская актриса и режиссер 29 летняя Грета Шушчевичуте на базе провинциального театра из города Россоши.

Без обиняков россошанскую «Чайку» ставили на лидирующие позиции фестивальной программы. «Новое, смелое и эксцентричное прочтение при простой сценографии и сильном актерском составе» — эту фразу, как мантру, передавали из уст в уста воодушевленные зрители в фойе Московского ТЮЗа.

Ближе к началу спектакля зал стремительно наполняется людьми и дымом, использованием которого в последнее время стали изрядно грешить постановщики. Почти как с чеховским ружьем: висит — значит выстрелит. Из такого затуманенного положения, словно факир из таинственного облака, появляется юноша в белой рубашке, Константин Треплев (Василий Гребенщиков), и в возбужденном состоянии начинает кричать собравшимся: «Господа, спектакль скоро начнется!». Так уже ведь начался… да не тот, с Заречной!

Но к нему, оказывается, требуется особая подготовка. И это не знание оригинальной пьесы Антона Павловича, а участие в актерском интерактиве. Так, на первых четырех рядах лежат заранее приготовленные фонарики. А по команде «глаза дьявола» счастливые обладатели ламповых огней должны направить лучи прямо на Заречную. Тем временем на самой сцене начинается действие. Декорация минимизирована до «черного кабинета» и нескольких стульев с прямоугольным столом. Зато сразу за Машей (Ульяна Саитова) в траурном одеянии и с бутылкой вина бежит огромный плюшевый медведь, он же учитель Медведенко (Геворг Мамаджанян). В зале тут же раздается смех. Это может показаться странным, но зря. Ведь Чехов обозначил пьесу комедией.

Вероятно, именно эта деталь побудила Грету Шушчевичуте свести повествование к эксцентричному сюру. Не успели герои обменяться ожиданиями от предстоящего спектакля, как на стол взбирается сама Нина Заречная (Алина Гончарова) в косухе, с электрогитарой наперевес. В динамиках звучит легендарная «Перемен!» Виктора Цоя, и сама Заречная под знаменитый гитарный риф старательно поет о чем-то высоком. Слова, конечно, переделаны, но, к сожалению, разобрать их могут только артисты на сцене. Микрофоны, которые задействуются в трех музыкальных номерах, сильно перегружены. Поэтому манифест прошел мимо зрителя.

Стоит отметить, что РАМС сохранил текст классика, но временные рамки постановки (спектакль идет 1 час 50 минут без антракта) вынуждают артистов не только гнать текст, но и частенько кричать. Так, Аркадина (Вера Алексеенко) превращается в эксцентричную вертихвостку, а Борис Тригорин (Артур Ктеянц) — в бесчувственного беллетриста (причем и к литературе, за которую так болеет, и к женщинам, которые так болеют за него).

Действие несется на очень приличной скорости, и многие диалоги вынуждены работать не на самих себя, а на ударный финал. Поэтому эффектные художественные фишечки, вроде внезапно падающих с потолка алых роз или разделывания настоящей рыбы во время сцены Тригорина и Заречной, дают спокойно выдохнуть растерянному зрителю, который на протяжении почти двух часов так и не понимает, смеяться ему или плакать.

За меняющимися картинами не сразу соображаешь, что еще один персонаж в белом, который с таким упоением кружится на авансцене и раскачивается на спортивном канате, и есть птица (Виктория Маркина). И чтобы лучше убедиться в этом, постановщик заставляет чайку перебирать выпотрошенную на столе рыбу и махать от предстоящего удовольствие крыльями.

Спустя два часа это комедийное буйство все же приходит к финалу. Лежа на больничных носилках, Заречная читает прощальный монолог на разрыв аорты, Треплев вот-вот застрелится на глазах у зрителей… Но эффекта разорвавшейся бомбы, на который, вероятно, рассчитывала Грета Шушчевичуте, не происходит, и зритель уже спустя минуту выходит из зала в безмятежном спокойствии.