Дмитрий Астрахан: «Дети с четырнадцати лет живут своей жизнью"» - Звезды - «Новости Музыки»

Известный режиссер и актер, худрук Театра на Страстном рассказал Womanhit о новом театральном сезоне, родственниках за границей и отношении к деньгам

- Давайте начнем с театра. В этом году вы открыли сезон с постановки пьесы Островского «Красавец мужчина». Насколько я знаю, в Театре на Страстном, который многие знают как «Школу современной пьесы», вообще не ставили Островского.

- Когда я пришел в театр (уже год, как я работаю), мне показалось, что надо как-то расширить рамки, не только современные пьесы ставить. Все-таки театр стоит в центре Москвы: старинное здание, интерьер с лепниной. Современная пьеса как направление — это прекрасно, оно должно быть. Но вообще этот театр, атмосфера, здание — это все-таки обращение к вечности. И нам казалось, что классика будет соответствовать месту. И если сделать классику современно — оставаясь в рамках классических костюмов, декораций, антуража, но при этом используя все современные формы и возможности (и главное — смысл внося современный), это может дать интересное звучание. И как-то по-новому заиграет театр, у него откроются другие возможности, возрастет зрительский интерес к нему. Для артистов это тоже обогащение, потому что, конечно же, артист растет в ролях. А мало какая современная драматургия дает возможность для раскрытия артиста так, как дают классические пьесы, где есть блистательные образы.

И в этом смысле Островский для меня важен, потому что пьесу «Красавец мужчина» я давно хотел сделать, я над ней давно думал. Эта постановка, где есть и зрелище, и глубокий смысл, есть драма, юмор, где есть возможности для интересных костюмов, яркого зрелища. И конечно же, блестящие артисты — Таня Церенина, Джульетта Геринг, Ваня Мамонов. Плюс — приглашенные артисты, в том числе Елена Всеволодовна Санаева. То есть, мы собрали такую актерскую сборную. И, как мне кажется, мы угадали все. Потому что зрители очень хорошо нас принимают. Это большой спектакль, это полноценное зрелище, это Островский со всеми его сложностями и внутренними драматическими ситуациями. А главное, как мне кажется, что мы смогли по-своему посмотреть на эту пьесу, которая все-таки в большей степени воспринималась как водевиль. «Красавец-мужчина» открыл сезон — и это наглядно показывает, что я хочу от этого театра, как я это вижу, в каком направлении мы должны двигаться. Спектакль должен быть умный, сложный, с глубоким смыслом, при этом легкий по форме, эмоциональный, заразительный, развлекательный, нескучный, интересный. Мне это всегда нравилось.

- Следующая премьера, которая состоялась в октябре, — спектакль «Тетка Чарлея» по еще одной классической пьесе. Сюжет благодаря фильму «Здравствуйте, я ваша тетя» знают все…

- Да. Есть много пьес, где были комические ситуации с переодеванием мужчин в женщин, но не все из них пережили свое время. Однако с историей Брэндона Томаса «Тетка Чарлея» знаком практически каждый. В этой пьесе есть вечная тема: как важно в жизни суметь объясниться в любви. Ведь часто многие этого не делают, а потом раскаиваются всю оставшуюся жизнь. Брендон Томас поместил своих героев в викторианскую эпоху, когда мужчина и женщина не могли оставаться наедине без свидетелей до свадьбы, существовал строгий запрет. Автор делает эту тему центральной в сюжете — страх быть непонятым и отвергнутым в любви. Но она вечная, ведь у каждого из нас был подобный опыт: стеснение, неуверенность, страх перед отказом.

- Примечательно, что в этом спектакле, как и пятьдесят лет назад в фильме «Здравствуйте, я ваша тетя», появляется Татьяна Веденеева…

- Да, но уже не в роли Эллы, теперь она играет донну Люцию Д’Альвадорец. Вообще, в этом спектакле много юмора и ярких актерских работ — и Татьяны Веденеевой, и Вадима Андреева, и Ивана Мамонова, и Джульетты Шабановой, и Вадима Колганова, — Александра Овчинникова. Также занята и молодежь театра. В общем, большая компания.

- В этом сезоне вы пригласили Елену Санаеву, Татьяну Веденееву. В прошлом году — Олесю Железняк, Елену Проклову, Розу Хайруллину. Вы приглашаете актеров со стороны уже на определенные роли?

- Раньше в этом театре выпускалось где-то два спектакля в год в основном. При труппе в тридцать человек это было нормально. Чтобы выпускать четыре-шесть спектаклей, должна быть труппа человек в восемьдесят. Поэтому мы пошли следующим путем: есть режиссер, у него есть замысел, он определяет, кто точно из театра ему нужен для данной истории, и кто нужен приглашенный. И дальше мы собираем эту сборную на спектакль. Это пробы, это разговоры, это переговоры. Кто-то соглашается, кто-то пробует, но ему не нравится. И в итоге как-то собирается команда, которая идет и этот спектакль делает.

- Вы стали худруком год назад. Как вас приняли? Какие сейчас отношения с труппой?

- Я год работаю в театре, не уволен ни один человек из коллектива. Какие отношения? Рабочие. Все работают: кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. Это путь. Я человек уже взрослый — так сложилось уже, к сожалению, хотелось бы быть помоложе (смеется). Я другим не стану. У меня свои представления о прекрасном, а у артиста они могут быть совсем другими. Выход тут один: сотрудничество. И вот это должно быть основой любого дела. Тут не надо слепой веры. «Театр единомышленников» — это, конечно, прекрасная формула, но я за «театр художников». Чтобы каждый был сам по себе, но при этом находить профессиональные точки соприкосновения и работать вместе. Мы собрались делать дело, и зрителю по большому счету все равно, какие у нас отношения.

Я помню смешную ситуацию: снимались вместе Борцов и Ульянова, и когда мы сели обсуждать, то вспомнили фильм «Покровские ворота». Я говорю: «Как прекрасно!». И вдруг они стали негативно отзываться о процессе съемок — как Козаков их всех заставлял с голоса играть, как их всех трясло, что он их с голоса дрессировал. Я говорю: «Ну получилось-то гениально!» Мне не важен процесс, главное, что фильм в итоге — успешный. Внутренняя кухня останется на кухне, а зритель увидит результат.

- Вообще у вас случались скандалы с артистами?

- Пока обошлось, тьфу-тьфу-тьфу. Скандалов нет. Есть нормальный процесс. Мне кажется, обстановка здоровая, и мне она очень нравится. И мне нравится, что она здоровая с точки зрения взаимоотношения приглашенных и репертуарных артистов. Этот момент всегда тонкий. Но пока, на мой взгляд, все остается в рамках уважения и обогащения.

- Вы когда-то стажировались у Товстоногова. Эту вашу мудрость профессиональную переняли у него?

- Я это вынес из семьи. У меня четыре старших брата, и нормальная здоровая атмосфера в семье воспитывается с детства. Товстоногов не разрушил во мне эти чувства. Это вопрос воспитания: либо ты уважаешь мнение другого человека и тогда можешь нормально общаться, либо нет. Как говорил мой учитель Музиль Александр Александрович с иронией к собственным произведениям: «К своей гениальности нужно относиться с чувством иронии, без пафоса, спокойно». Вообще, самоирония — вещь важная в нашем деле. Это творчество, и послушать мнение другого и вдруг принять его — это нормально. Это все признак масштаба личности, я считаю. Когда Товстоногов поставил «Оптимистическую трагедию» в Александринке, ему сказали: «Вы решение взяли у Таирова». Он ответил: «Так у Таирова же, а не у черте кого».

- Придя в театр, вы решили к названию «Школа современной пьесы» добавить «Театр на Трубной». Зачем?

- Вы знаете, где находится «Школа современной пьесы»?

- Да.

- Это потому, что вы человек интеллигентный. А многие не знают. «Театр на Трубной» — сразу понятно, где он, вопросов нет у зрителей. И второй момент: само название «Школа современной пьесы». Мы расширяем рамки, теперь будут разные спектакли. Да и слово «школа», на мой взгляд, ошибочно. Там ничему не обучают. Этот вопрос дискутировался и до меня, в том или ином виде. Поэтому мы добавили «Театр на Трубной». Я пытаюсь сохранить все, что было в театре: и спектакли, и людей. При этом добавить и расширить рамки. Это нормально. Должен быть новый шаг. Мы не разрушаем, а обогащаем, я считаю. Это важный нюанс.

- Вы все силы отдаете театру. А между тем многие воспринимают вас прежде всего как актера — после роли в фильме «Высоцкий. Спасибо, что живой»…

- Да, я много снимаюсь, особенно после этой роли. Съемка в кино не занимает много времени, роль — пять-десять дней в среднем. Были большие роли — дней по пятьдесят. А вот, чтобы снять свой фильм, это нужно год потратить, это работа. Поставить спектакль тоже — не десять дней, а несколько месяцев. Поэтому, конечно, ролей будет всегда больше, чем снятых картин.

- А почему вы вообще согласились сниматься? Финансовую составляющую опустим, если хотите.

- Ну почему же? Финансы — вещь хорошая, не будем ее отрицать. Почему согласился? Во-первых, это все-таки удовольствие. Я на самом деле очень сопротивлялся, когда меня пригласили в этот фильм. Это все знают. Я звонил продюсерам, когда меня уже утвердили: «Может, возьмем того-то или того-то». Я опасался, что будет фиаско. Особенно когда ты попадаешь в такой звездный состав (а там был именно такой). Я понимал, что мне и так хватает «доброжелателей» в кино как у режиссера, а тут обязательно скажут: «Ну, Астрахан еще полез в актеры»…

И в то же время я был уверен в себе, знал, что я сыграю эту роль. Когда я только начинал, то попал в самодеятельность и в восемнадцать лет сыграл главную роль в спектакле по повести Дубровина «В ожидании козы». Руководитель студии Бродянский дал мне главную роль в этом спектакле. И эта встреча с Бродянским, и эта роль определили, наверное, всю мою дальнейшую жизнь. Я благодарен ему, потому что он в меня вселил уверенность в моей профессиональности. А главное, он вселил эту уверенность во всех моих близких и родных, которые пришли посмотреть на меня в этой роли. Это важный момент поддержки, понимания, им было не стыдно, они были горды, что у меня получилось.

- То есть, вы довольно рано поняли, что вы — артист?

- Да, в восемнадцать лет я понял, что я артист. И тут же получил приглашение ехать в Красноярский ТЮЗ. Но к счастью, я не принял это предложение, а поступил в итоге на режиссуру к Музилю Александру Александровичу. И потом я вообще не играл. И вот вдруг в пятьдесят опять вспомнил актерскую профессию.

- Вы сами картину долго снимаете, дотошно?

- Я долго готовлюсь, а снимаю по-разному, зависит всегда от ситуации. Бывает, долго. Бывает, очень долго. Бывает, быстро. Сериал «Ты у меня одна» был снят за двадцать пять дней. «Изыди» (мой первый фильм) я снял в течение сорока. Но я снял его два раза, потому что у меня был брак по камере. Причем я очень радовался браку, потому что видел свои ошибки, и в следующий раз переснимал по-другому. Помню, оператор Юрий Павлович Воронцов (он был опытный, а я дебютант) сказал: «Первый раз вижу, чтобы режиссер радовался, что у него брак». Я тогда переживал из-за этих пересъемок, поэтому поинтересовался: «А что, неужели большие режиссеры не переснимают?» Он ответил: «Они только этим и занимаются». И потом я узнал, что Герман переснимал по пять раз одни и те же сцены. Тарковский переснимал фильмы. Рязанов. Пырьев.

- Ваш актерский опыт помогает вам как режиссеру?

- Если ты можешь показать что-то, не только объяснить, — конечно, помогает. Но иногда это мешает, потому что начинаешь увлекаться и довлеть над артистом. Я знаю за собой этот грех.

- А то, что вы сами — режиссер, помогает вам на съемочной площадке, когда вы работаете как актер?

- Иногда может мешать. Ведь у меня может быть свое видение сцены, как это надо сделать. Я в этом смысле занимаю очень четкую позицию: я всегда предложу свое решение, а дальше режиссер сам решает. Потому что все-таки это его фильм, а я могу чего-то не понимать. Я вижу только кусочек своей роли.

- Дмитрий, хочу вспомнить и об еще одной грани вашего таланта. Я могу ошибиться, но вы же вроде были руководителем Школы актерского мастерства в ток-шоу «Дом−2»…

- Да.

- Значит, не ошибся. Почему согласились? Как вообще относитесь к подобным проектам?

- Послушайте, я в тот момент снимал фильм «Игра», которым я очень горжусь, считаю, что это одна из самых необычных моих работ. Кто не видел это кино, советую посмотреть. Оно очень любопытно в том плане, что человек, по сути, живет искусственную жизнь. То есть, у него жизнь — ложь, и все игра, но она во благо. И как раз в этот момент я сотрудничал с «Домом−2». Частично ребята оттуда участвовали в создании этого фильма. Многие ребята оттуда — актерски одарены. Кто-то поступал в институт на актерский, кто-то не поступил. А кто-то не пошел в институт, а пошел в шоу, потому что там деньги платили. При этом все равно у них тяга к игре, к лицедейству. Мне было как раз интересно посмотреть изнутри на проект, где ребята будут при этом учиться играть, делать отрывки театральные.

- Вы сказали, что финансовая составляющая для вас довольно важная штука. Однако в свое время вы не уехали в Голливуд, хотя там как раз многое про деньги…

- В 90-м году, после фильма «Изыди», который объехал весь мир, я встречался с Джорджем Лукасом, показывал ему картину на его студии. И да, мне было сделано предложение. Я тогда работал с Олегом Даниловым, это мой сценарист, который уже ушел из жизни и которому я обязан почти всем. И вот мы тогда с ним размышляли: «Голливуд — это, конечно, прекрасно. Но мы — люди другой ментальности, мы — люди, выросшие в другой среде. Мы знаем, про что тут говорить». Единственное, что было для нас привлекательное в Голливуде — это как раз большие деньги. Наверное, если бы я знал язык, ту культуру, если бы я был в этом смысле интегрирован в тот мир, наверное, это была бы другая история. Но у меня другой путь, я понимал, что прекрасно тут работаю, я востребован, мне есть, что сказать. Поэтому для меня вопрос переезда никогда не стоял. Да, деньги — это искушение. Но мы как-то старались всегда его избегать. Ведь это был не только Голливуд, было много других искушений начать что-то делать только ради денег.

- Ваши братья между тем давно живут в Америке. Часто с ними видитесь?

- Мои братья — не творческие люди, они инженеры, кандидаты наук, и в тот момент, когда рушилось все, их КБ закрывались, у них встал вопрос — торговать в ларьке или искать другие пути. Они — образованные интеллигентные люди, хотели реализоваться, имели профессиональные амбиции. И было понятно, что сейчас жизнь у них уйдет в трубу — и тогда они приняли решение уехать. И в общем, они все состоялись в профессии, они ехали туда не ради денег, это была абсолютно вынужденная ситуация, они ехали работать. В итоге того запаса знаний и профессионализма, который здесь был получен, конечно, хватило там. Хотя им всем было к сорока, а старшему — за сорок, тем не менее, они там состоялись профессионально. Конечно, мы видимся, мы общаемся, мы близкие люди. Но для них это всегда была трагедия, что они уехали. Это драма, никакой радости не было. Путь был сложный: по несколько лет тяжелой ломки, чтобы перейти в другой мир. Они не хотели сидеть на пособиях, они хотели работать именно по своей профессии. Это было непросто — заново пройти весь путь.

- Для вас важна ваша семья?

- Семья — это цемент… Когда я рос, у меня всегда было это чувство стены: мои родители, мои родные братья, мои двоюродные братья, дяди, тети. У нас вся родня очень близкая, мы все друг с другом знакомы, наши дети общаются между собой. И нас учили держаться вместе. Хотя мы совершенно разные люди. Единственное, что я требую от своих детей: они должны любить и уважать друг друга. Моя мама всегда говорила, что родственников не выбирают. «Ты друзей выбирай. А родня — это табу, вне обсуждений». У каждого свои достоинства, свои недостатки — это неважно, вы родные люди, и все. Я легко уехал из Ленинграда в Свердловск работать, потому что знал, что всегда могу вернуться, у меня есть опора, есть стена. Семья дает тебе некую свободу. Ты можешь быть очень легок в рисках, принимать решения, за тобой стоит клан твоих родных, которые тебя поддержат.

- Дмитрий, вы многодетный отец. Довольны выбором своих детей?

- Тут вопрос такой. Они где-то лет с четырнадцати лет живут уже некую свою жизнь. И они совершенно другие. Пока никто не пошел в творчество. Хотя моя старшая дочь, которая закончила серьезный вуз, занимается искусственным интеллектом, как-то говорит: «Папа, подожди, еще неизвестно, чем все закончится. Может, мы еще придем в творчество». Но меня однозначно радует, что они очень дружны между собой. Вот это для меня важно.