Стася Милославская: «Я должна восхищаться своим мужчиной!» - Звезды - «Новости Музыки»

Актриса рассуждает о том, легко ли любить талантливых и харизматичных и как не стать жертвой популярности. Подробности — в интервью

Изящная и хрупкая, будто статуэтка, под прицелами фотокамеры Стася Милославская расцветает. Удивительно, но в жизни актриса, которую можно назвать настоящей красоткой, старается не привлекать к себе внимания. Нейтральные тона в одежде, ни грамма косметики — Стася признается, что привычка оставаться незамеченной сохранилась у нее еще со школы, когда ее считали белой вороной. О том, что помогло ей распрямить плечи и почему любовь правит миром, — в интервью журнала «Атмосфера».

— Стася, многие люди долго ищут себя, а вы сразу поняли свое призвание.

— Не сразу. Все началось случайно, с хобби. Я занималась музыкой, классическим балетом, акробатическим рок-­н-роллом. Но в двенадцать лет попала в театральную студию и не ожидала, что меня настолько затянет, у меня появится другое окружение, мои одноклассники перестанут мне быть интересными, учеба отодвинется на второй план, а самым главным станут представления, спектакли, которые мы готовили. Я не предполагала, что стану актрисой, все произошло очень органично, можно сказать, что я плыла по течению.

— В школе вы пользовались популярностью?

— Нет. Меня обижали. Это такая достаточно часто встречающаяся история у артистов, которые рассказывают про то, как ощущали себя в школе белыми воронами и были объектом насмешек. Я не очень вписывалась в какие-­то форматы красоты: худая, грудь нулевого размера, естественно, в подростковом возрасте это было предметом для шуток, сейчас есть такое модное слово — буллинг. Я даже специально плохо читала стихи на литературе, потому что не хотелось привлекать к себе дополнительное внимание: не дай бог, меня заподозрят в том, что я люблю поэзию, и начнут высмеивать мое увлечение. Глупость, но в подростковом возрасте дети бывают особенно жестоки.

— Получается, боялись тогда проявить себя.

— В школе — да. В театральной студии все изменилось, там меня окружали такие же ребята, как я сама. А в школе у всех были другие интересы, любовь к книгам считалась чем-­то немодным. Да и у мальчиков я не пользовалась успехом. Все ребята, которые мне нравились, были старше года на два, и они даже не смотрели в мою сторону.

— Испытывали к кому-­то сильную симпатию?

— Да, с парнем, который мне нравился, мы учились в одной школе и ходили в одну студию по акробатическому рок-­н-роллу. Он был там просто звездой. И однажды я осмелилась отправить ему валентинку на 14 февраля, причем подписалась своей фамилией. Помню, я сидела на продленке, и туда пришли девочки из его класса с моей валентинкой, стали спрашивать: а кто здесь Милославская? Но я не призналась. Возможно, они бы тоже подняли меня на смех. Не знаю, где сейчас этот мальчик, как сложилась его судьба.

— И узнал ли он, кто такая Милославская.

— Сейчас, к сожалению или к счастью, все эти люди, с которыми мы вместе учились или ездили в летний лагерь, резко активизировались. Видимо, они увидели фильмы с моим участием. Я стала получать сообщения от ребят, с которыми потеряла связь десять лет назад. Они присылают наши детские фотографии, где мы вместе отдыхаем. Некоторые просто рады за меня, но есть и те, кто хочет подружиться, и меня это настораживает.

— Видите в этом налет неискренности?

— Да, я чувствую некоторую фальшь. Я сама не такая, и если теряю связь с человеком, не пытаюсь искусственно ее возобновить. В этом смысле немного обидно, что мои подружки, с которыми мы дружили с первого по одиннадцатый класс, теперь не поддерживают со мной отношения. Иногда мы переписываемся в соцсетях, но дружбой это уже не назовешь. Наверное, я сама виновата. Когда я поступила в Школу-­студию МХАТ, у меня появились другие интересы и изменился круг общения. Возможно, я могла мы удержать прежние связи, но с другой стороны — все произошло естественным путем, наши пути разошлись.

— Как в целом изменилась жизнь? Вы полюбили светские мероприятия?

— Признаться, все эти красные дорожки, фотосессии в вечерних платьях для меня большой стресс. Я до сих пор не люблю быть объектом внимания, для меня это не зона комфорта. Понимаю, есть издержки профессии, и иногда необходимо появиться на собственной премьере или поддержать своих друзей, но потеряться в круговороте светской жизни и сменить мое дело на красные дорожки я не хочу. Я замечаю такую тенденцию со стороны молодых актрис: стоит им сняться в рейтинговом проекте, начинают сыпаться выгодные рекламные контракты — и они забывают, почему пришли в эту профессию. Самое главное — получать кайф от работы, учиться, трудиться, а не ходить на вечеринки. Я не осуждаю коллег, это их выбор. Но Константин Хабенский, например, никуда не ходит. Он работает в театре, снимается в кино, у него благотворительный фонд — и при этом он звезда номер один, потому что не ковровые дорожки определяют артиста.

— То есть вас не соблазнишь красивой жизнью.

— Нет. У меня есть выбор. Если я захочу, все это будет у меня уже завтра, на почте масса рекламных предложений, я от всего отказываюсь. Условно говоря, мой Инстаграм — это моя страничка, я хочу туда выкладывать дурацкие, смешные фото, снимки своих друзей, фото из путешествий, а не рекламировать часы или украшения.

— Вы уже два года работаете в Театре Ермоловой. Как ощущения?

— Прекрасно! Театр дисциплинирует, и у нас очень дружный коллектив, в последние несколько лет сложился крепкий костяк молодых артистов. Особенно я почувствовала это, когда мы выпускали спектакль «Господин слуга»: мы стали настоящей командой и остались ею. Театр — дело коллективное, там не нужно выпендриваться.

— Вы послушный артист?

— Да, но иногда я люблю поспорить. В театре меньше, в кино больше. Разумеется, я всегда выполню задачу режиссера, но не откажусь от своих предложений, уговорю его сделать и мой дубль тоже. Потом он вправе принять решение, какой из них оставить. Мне кажется, скучно быть актером, который просто, как дрессированная собачка, выполняет команды режиссера. В этом и заключается работа, чтобы в диалоге, соавторстве находить верные решения.

— Как вы сработались с Ильей Учителем в фильме «Стрельцов»?

— Как раз потому, что он ненамного старше меня, мы люди одного поколения, у нас сложился этот диалог. Разумеется, субординацию я соблюдала, но тем не менее выдвигала и какие-­то свои идеи. С Ильей было работать очень комфортно, он добрый, нежный, мягкий, совершенно не тиран.

— А что в этой истории вас зацепило?

— Сама биография Эдуарда Анатольевича, у него тяжелая судьба. Был звездой отечественного футбола, украшением сборной СССР, но все потерял в один момент, провел несколько лет за решеткой.

— Вы считаете его жертвой системы?

— Наверное, да. Его семья до сих пор не говорит, что там было на самом деле, имели ли предъявленные ему обвинения в изнасиловании какую-­то под собой почву. Наверное, это кодекс чести семьи. Мне кажется, что он был неудобен для системы. Действие фильма разворачивается в шестидесятые годы, но, к сожалению, такие ситуации происходят и сейчас. Кирилл Серебренников, от которого не отстают до сих пор, Иван Голунов, которого мы дружно спасали всем миром. Так же и со Стрельцовым: слишком он был своенравный, красивый, молодой, с характером, и, конечно, его обожали женщины, а представительницы прекрасного пола бывают коварными. История его интересна еще и тем, что он смог вернуться в большой спорт, восстановить свое честное имя и репутацию, а это было нелегко. Он стал легендой.

— Вы, сыграв его жену Аллу, почувствовали, как сложно любить такого мужчину?

— Не могу сказать. Мне кажется, женщинам такие нравятся — порывистые, романтичные, при этом с характером.

— Мужчина, которым восхищаются, у которого много поклонниц…

— Если ты уверена в себе и своем партнере, не будет ни ревности, ни тяжести, ни подозрений.

— Что было самым запоминающимся на съемках?

— Эпоха. Я девочка, и мне нравится, когда меня наряжают. Меня одевали безумно красиво, утягивали талию корсетом, я просто задыхалась на съемочной площадке, но все платья, которые мне шили, были произведением искусства. Я бы ходила так всегда!

— Почему тогда в жизни предпочитаете толстовки и джинсы?

— Потому что вокруг слякоть и грязь. Нужно куда-­то бежать, спускаться в метро. Если бы я работала в офисе со стабильным графиком, возможно, я бы старалась как-­то красиво одеться, но поскольку у меня все непредсказуемо в течение дня — надеваю и ношу то, что удобно.

— Вы путешественница во времени: и в пятидесятых-­шестидесятых побывали, и в девяностых. Какая эпоха показалась ближе?

— Наверное, девяностые. Почему-­то я ощущала фантомные боли по той эпохе, в которой не жила. Я люблю одежду, эстетику, музыку тех лет. У меня было уже два фильма про девяностые: один — легкая комедия, другой — криминальная драма «Бык», которая принесла мне номинацию на «Золотой орел». Я чувствую себя в той эпохе как в своей тарелке. Хотела бы иметь машину времени и на денечек оказаться там, понять, как все было. А жить мне нравится здесь, в нашем времени.

— Девяностые — это как раз юность ваших родителей.

— Не совсем. Я родилась в 1995 году, моей маме в то время было тридцать три года. Не то чтобы юность. Не любят они то время вспоминать, мама особенно. Говорит, мрачное, темное. На самом деле, пока я готовилась к съемкам и спрашивала людей, поняла, что у каждого были какие-­то свои девяностые. У одних это вечеринки, свобода, глоток чистого воздуха. А другие говорят о разрухе, неуверенности в завтрашнем дне.

— В вас есть свобода, бесшабашность? Тогда именно такие люди и добивались успеха.

— Не знаю, пока мне негде ее проявить. Мы не знаем возможности своего организма, насколько он сильный, мощный, пока не придет критическая ситуация.

— На сегодняшний день какой самый отчаянный поступок, который вы совершили?

— О, был отчаянный поступок (смеется), но не хочу о нем рассказывать. А в детстве я по чужому свидетельству о рождении поехала отдыхать в Крым. Мне не хватило места в лагере, а девочка, которая должна была ехать, заболела. Причем она была наполовину индуской, и отчество у нее было соответствующее. Это было опасно, меня прятали от таможни. Если бы меня хорошенько рассмотрели, могли бы и задержать. По сути, я нелегально пересекла границу.

— А мама об этом знала?

— Разумеется, мы вместе с родителями на это пошли. Очень хотелось в лагерь!

— Родители давали вам много свободы?

— Папа — больше. Мама как женщина старалась держать меня в ежовых рукавицах. Особенно в старших классах, когда у меня уже появился интерес к посиделкам, ночным клубам. Несколько раз мне приходилось врать. Дважды я говорила, что ночую у подруги. Папа меня покрывал. Родители к тому времени развелись. И я осталась жить с отцом, потому что это было территориально удобнее: рядом находились моя школа, театральная студия. А мама жила на другом конце Москвы.

— У вас доверительные отношения сейчас?

— Сейчас — да, но они стали складываться, только когда я поступила в театральный институт. Мама поняла, что у меня есть голова на плечах. А до этого я была довольно взбалмошной девчонкой. Поэтому она стремилась оградить меня от каких-­то опасностей.

— А как известно, чем больше запретов, тем больше хочется их нарушить.

— Да, мне хотелось вкусить прелестей ночной жизни. Но я считаю, что и родителям, и учителям в школе надо по-­другому вести диалог. Не так: найду наркотики — убью, а объяснять, чем это действительно опасно. Мама догадывалась, что в школе я курила, но при ней я никогда этого не делала. И вот только недавно произошел сдвиг в наших отношениях, появилось доверие. Я могу ей рассказать о чем-то личном, попросить совета.

— Как вы относитесь к ярым сторонникам ЗОЖ?

— Я думаю, надо слушать себя и потребности своего организма. Я вижу столько людей, которые ведут здоровый образ жизни, не пьют, не курят и бегают по утрам, а с ними все равно что-­то случилось, какие-­то болезни привязались. Так что можно умываться родниковой водой и пить свежевыжатые соки, но поскользнуться и упасть с лестницы. Пока мы живы, надо наслаждаться жизнью. Я гедонист, люблю вкусно поесть, а потом еще, как это делают итальянцы, долго обсуждать, каким прекрасным было блюдо, а вот есть еще и такой рецепт, а если добавить соус… (Смеется.)

— Вы готовите?

— Это случается, но редко. Последний раз я готовила вчера. У меня был свободный день, и вот я сварила суп, сделала картофельное пюре и поджарила курицу с шампиньонами. А до этого я месяц не стояла у плиты. Я делаю это только тогда, когда мне в удовольствие. Наверное, если бы у меня был четкий график в офисе, я бы, как все нормальные люди, готовила в выходные на неделю. Но я живу в таком хаосе, что приходится действовать по ситуации: или обедать в ресторане, или заказывать еду. Но домашней пищи все равно иногда хочется. Главное, чтобы она была приготовлена с любовью. Потому что без любви все невкусно.

— Женщина — хранительница домашнего очага?

— Я думаю, да. Сила женщины в ее мудрости. Недавно во всеуслышание я обнародовала один секрет, который все знают, но о котором нельзя говорить вслух: мужчина — это голова, а женщина — шея. В какую сторону шея повернется, туда и голова. И это не мужчина принимает решения, а женщина позволяет ему их принимать. Мне сказали, что я просто выдала государственную тайну. (Смеется.) Не знаю, насколько мудрая я, время покажет. Но, конечно, это женщина создает уют в доме. Неплохо, если и у вашего избранника такое желание возникнет, но в первую очередь это все-таки наша задача. Хоть шторочку красивую повесить, вазочку поставить. Особенно, если живете с мужчиной.

— Вам важно, чтобы человек, который рядом, был талантлив?

— Да! Я должна восхищаться своим мужчиной и учиться у него чему-­то.

— А вы морально готовы к созданию семьи?

— Я не знаю, время покажет. Пока я наслаждаюсь работой, получаю удовольствие и надеюсь, что в будущем тоже будут интересные предложения, сценарии, я их жду.

— Глобальные цели ставите в профессии?

— Движение вверх. Главное — не соглашаться на роль, которую играть не хочется. Все в жизни надо делать по любви. Платно или бесплатно, большой это кассовый проект или фильм режиссера-­дебютанта — для меня в первую очередь важна история, и если я в нее не верю, не стану сниматься в таком кино. Хочется и дальше иметь возможность выбирать, чтобы денежный вопрос не вставал ребром.

— Размер гонорара не имеет значения?

— Это, конечно, приятно. Я до сих пор свою работу не могу воспринимать именно как работу. Хотя у меня есть диплом и трудовая книжка. Это любимое дело, за которое мне еще и деньги платят. Как говорят, найди работу мечты — и не придется трудиться ни одного дня. Я никогда не скажу, что у меня завтра работа, а скажу: у меня спектакль или съемки.

— Вы еще и не транжира, наверное.

— Побаловать себя люблю, но, видимо, еще с детства родители приучили меня не разбрасываться деньгами. Задаю себе вопрос: а так ли нужна мне эта вещь? Может, я хочу ее только ради минутного удовольствия? И завтра она уже не принесет такой радости?

— А на что не жалко денег?

— На путешествия. Наверное, если бы в моей жизни не было театра и обязательств, с ним связанных, я бы постоянно куда-­то уезжала, путешествовала и возвращалась только на съемки.

— Какую часть света уже объездили?

— Везде по чуть-­чуть. В прошлом году слетала в Америку, это была моя мечта, я увидела Лос-­Анджелес и Нью-­Йорк. В Таиланде была, в Индии.

— Индия запала в душу?

— Могу сказать, что она украла мое сердце. Ни одна страна мира не дала мне столько открытий. Мечтаю туда вернуться, как только предоставится возможность, там невероятная энергия, очищаешься внутренне. Я отправилась туда со своей подругой и перед поездкой честно предупреждала: «Ты меня во всю эту эзотерику типа третьего глаза не втягивай, я толстолобая, ничего не чувствую и не верю в просветления». Но уезжала оттуда в совсем другом настроении. Произошло нечто удивительное: каким-­то образом один человек сумел выпрямить мне спину, сказав лишь две фразы и даже не дотронувшись до меня руками. Я всегда немного сутулилась — это нормальная привычка жителя мегаполиса. Он спросил меня: «Зачем ты горбишься?». А потом произнес эти слова, я попробовала выпрямить спину — так полгода и проходила с гордой осанкой. В Москве опять навалились работа, проблемы — и плечи поникли. Так что мне срочно нужно обратно в Индию. (Улыбается.) Это не магия, не чудо, просто земля там заряжена положительной энергией. Я ездила туда с мыслью отдохнуть от всего и всех и в первый же день осталась без телефона — забыла его в такси. Пять дней была без связи, меня потеряли родители, чуть ли не объявили в международный розыск, а мне было так хорошо! Я ведь хотела отдохнуть — и получила это время, когда оказалась полностью предоставлена сама себе. Так что надо быть аккуратнее с желаниями — они материализуются. А еще я много путешествовала по нашей стране и была в таких городах, как Кандалакша, Абакан, Саяногорск, Иркутск, видела озеро Байкал. У меня есть задумка проехать по Транссибирской магистрали две недели в поезде. Сесть с книжкой у окна — мне кажется, это такая медитация: ехать и смотреть, как меняется картинка за окном, сделать из этого целое приключение.

— Вы случайно не ведете дневник?

— Я веду Твиттер, об этом мало кто знает. Он у меня уже десять лет. Это закрытый аккаунт, меня читает узкий круг людей, но пока я не могу его удалить. Иногда мне важно написать хотя бы одно предложение, я словно отпускаю от себя мысль.

— Сейчас вы стали популярной, и, наверное, количество подписчиков в Инстаграме возросло…

— Да, пишут всякое, бывает, и какие-­то гадости. Но я думаю, это делают люди несчастливые. Человек, довольный собой и своей жизнью, просто не станет тратить на это время. Поэтому я даже не злюсь на них, а испытываю чувство сожаления. Бороться в принципе бесполезно, мои объяснения оборачиваются против меня же.

— И там вы немного приоткрываете завесу над личной жизнью.

— Да, я считаю, что скрываться глупо. Но пока не готова давать какие-­то комментарии прессе, потому что потом это будет вырвано из контекста, растаскано «желтой прессой». Мне не хочется быть героиней заголовков этих изданий. Может, позже, когда все немного уляжется, устаканится. А пока — счастье любит тишину, хотя порой и поделиться им хочется.