Мария Андреева: «Нет большего счастья, чем пацан» - «Новости Музыки»

Актриса родила первенца и наслаждается материнством. Подробности — в интервью

Далеко не всякому удается сохранять хрупкий баланс своего мира, но актриса Мария Андреева именно из таких личностей. Притом, что не формалистка, со страстью воспринимает все происходящее и, кажется, категорически неспособна подходить к чему-либо с «холодным носом». А то, что в этом году она стала мамой сына Ильи, лишь обострило ее пылкость и неравнодушие. Обо всем этом и многом другом актриса рассказала в интервью журналу «Атмосфера».

— Мария, первенца хотели парня?

— Почему-­­­то мне всегда казалось, что первая у меня будет девочка, но я была на седьмом небе, когда узнала, что родится мальчишка. Слышала, что девчонки — существа капризные, и мамам с ними трудно. Теперь всем подружкам, которые еще без детей, говорю, что нет большего счастья, чем пацан. Понимаете, так, как на меня смотрит мой сын, не смотрел ни один мужчина в моей жизни. (Улыбается.) Обожающий взгляд. Это космические ощущения!

— Выбор имени — занятие ответственное. Илья — потому что редко встречается?

— Нет, мы не на это ориентировались. Имя красивое, и в Грузии оно есть, а поскольку у меня муж — грузин, для нас это было важно.

— Вы честно признаетесь, что совсем не пытаетесь быть совершенной мамой — можете и поспать, когда хочется, и что-­­­то не сделать по дому, если не успеваете…

— Да уж, не хочется создавать идиллический образ, которому потом мне все равно не удастся соответствовать. Во время беременности читала горы специализированной литературы, ходила на лекции Людмилы Петрановской, которая пишет на эту тему удивительно легко и доступно, но верно говорят знающие люди, что к материнству нельзя подготовиться. Теория хороша в плане психологического подхода, но на практике все решается интуитивно. В реальности ты максимальное время уделяешь ребенку, а от каких-­­­то несущественных дел отказываешься, и таким образом вы находитесь в удобных для вас, комфортных условиях.

— На программе Ивана Урганта вы поделились еще отличным лайфхаком — сказали, что успокаиваете сына звуком работающего фена и пылесоса.

— Это не мое изобретение. Существуют специальные программы для детского сна, основанные на «белом шуме». Лично я изначально это выяснила эмпирическим путем — Илюша плакал, я зашла в ванную, включила воду, и он безмятежно заснул.

— Подозреваю, что вы не из тех девушек, кто уже в юности мечтает о потомстве…

— Нет-­­­нет, тогда у меня были совершенно другие мысли. В основном о путешествиях по свету. И теперь моя мечта — показать весь этот мир Илье. Надеюсь, мы с ним вместе погладим кита-­­косатку. Это моя давняя большая мечта. Так что все сложилось гармонично — Илюша у меня появился именно тогда, когда нужно.

— Натура у пятимесячного человека уже проявляется?

— Не стала бы я описывать его характер — все еще поменяется, у малышей слишком подвижная природа. Одно я знаю точно — что со своей стороны буду давать ему право быть любым.

— Вы прошли через переоценку ценностей?

— Безусловно, но, поскольку нет совсем свободных часов для раздумий, то сформулировать это сложно. Правда, случаются моменты, в которых ловлю себя на том, что реагирую на ситуацию кардинально по-­­­иному, нежели раньше. Но вообще, с философской точки зрения, когда ребенок появляется на свет, то он несет однозначное послание своей матери о том, что с этого дня все отходит на второй план — на первом лишь потребности крохи. Так что это, бесспорно, сильнейшая трансформация для любой женщины. Собственно, и ответственные отцы переживают то же самое. Получается, хочешь ты этого или нет, готов или нет, в большей степени эгоистом быть перестаешь — фокус внимания смещается на заботу о новом человеке. И мне кажется, что такое логическое развитие личности чрезвычайно правильно. В первые месяцы жизни на земле малыш должен впитывать любовь и ощущать себя самым нужным, самым главным, центром вселенной.

— Очевидно, что послеродовой депрессии вы избежали.

— Да, я слышала о таких переживаниях и о том, насколько это травматичный опыт для женщины, но меня, слава богу, они миновали. Надо сплюнуть. (Улыбается.)

— В будущем вы видите себя строгой мамой или, скорее, верным другом?

— Лучше придерживаться модели поддерживающего, мудрого взрослого, который позволяет ребенку полноценно развиваться, не стискивая его жесткими рамками и не насаждая собственных нереализованных амбиций. В советское время всех воспитывали по схеме, и вот этого хочется избежать. Очень важно сохранять доверие, чтобы дети не опасались обращаться к родителям в любой трудной ситуации, не боялись наказания и осуждения. Я буду рада, если Илья станет заниматься тем, что ему нравится. Мне совсем не близок подход, когда отпрысков сверх меры нагружают учебой, кружками, секциями, не давая вкусить беспечное детство. Пять языков и игра на виолончели — это исключительно про родительское тщеславие, а мальчишка, скорее всего, мечтает играть с друзьями во дворе в футбол или рисовать, в конце концов. Полезно быть чуткими и прислушиваться. Тем более в нашу сверхскоростную эпоху.

— Ваше детство пришлось на девяностые годы, и я с удивлением для себя узнала, что в течение пяти лет, в самый период формирования, вы учились в духовной семинарии. Данный опыт имел косвенное влияние на вашу дальнейшую судьбу?

— В моих воспоминаниях это очень светлый, безопасный период, где мы пели литургию в храме, рисовали библейские сюжеты в альбоме, изучали искусство. Это было такое дисциплинированное, благородное воспитание девочек. Бесконечно благодарна маме и папе, что они меня туда отдали. И я до сих пор сохранила отношения со своей тогдашней подругой. Для меня было важно как обретение ценностей в тех стенах, так и погружение позже в обычную среднюю школу, пускай даже и с английским уклоном, но с ее грубыми реалиями. Я могла сравнить два разных мира. Столкновение было не безоблачным, общего языка с одноклассниками я сначала не нашла, тут уже не было привычной мне расслабленности и в помине, а в одном из конфликтов мне даже сломали руку. Так получилось. Недавно этот мальчик написал мне в одной из социальных сетей и очень аккуратно извинился за причиненную травму. Было необыкновенно приятно и важно услышать эти слова. Получается, как бы ни было тяжко, через первые удары нужно обязательно проходить, осваивать коммуникацию с людьми напрямую. И, кстати, не подумайте, что я в детстве была изгоем, совсем нет. У меня было полно друзей-­­­пацанов во дворе, с которыми играла в «казаки-­­­разбойники», в футбол, в компьютерные игры, гоняла на велосипедах, лазила по гаражам.

— С вашей яркой внешностью вы обязаны были рано почувствовать неравнодушие к себе ваших приятелей…

— Наверное, я понимала, что симпатичная, но значения этому не придавала. И с возрастом пришло четкое понимание, что внутреннее сильно отличается от внешнего. Для моей работы эта идея спорная. Признаюсь, у меня есть некий протест против женской красоты в актерстве. Мужчин ведь часто выбирают за харизму и внутреннее содержание, а от женщины по-­­­прежнему ждут броской внешности, способности рассматривают уже вторично. Например, на кастинги, которые терпеть не могу из-­­­за соревновательного духа, прихожу не наряжаясь как-то специально, чтобы сосредотачивались на умении, а не на оболочке. Для меня важно оставаться собой, в своей природе. Это честнее.

— В актерство, судя по всему, вас привели психологические тренинги, на которые вы попали еще подростком. Верно?

— Абсолютно. Мама вела меня правильным курсом. Мало того что она мне, тринадцатилетней, показала фильм Вуди Аллена «Все, что вы хотели знать о сексе, но боялись спросить», после чего я обожаю этого режиссера, так еще и отвела на эти самые тренинги. Это стало моей внутренней точкой отсчета, сместило вектор в нужном направлении, и я стала ясно понимать, каким человеком хотела бы вырасти и каким ценностям хочу следовать. Важно, что осознание произошло в ранний подростковый период. Не случайно сейчас поддерживаю благотворительный фонд «Шалаш», который занимается проблемами трудного поведения подростков. Именно в этот период дети не могут справиться с чувствами, которые их захлестывают. Этот переход в обособленное состояние нужно помогать проходить им наименее болезненно. А что касается актерства, то поступать в театральный вуз мне посоветовала наш психолог на тренинге. Я любила ее бесконечно, поэтому решила спонтанно попробовать и с первого раза, легко, поступила в училище им. Щепкина, которое было ближе всего к моему дому. (Улыбается.)

— Но ваша семья не имеет отношения к творческой сфере?

— Нет, я единственная дочь у мамы — ­биолога-­­­химика с медицинским образованием и папы — моряка, старшего помощника капитана, а позже журналиста. Отец, к слову, влюбил меня в море. Теперь и я фанат этой стихии. И, видимо, по наследству мне досталась страсть к путешествиям. Не могу долго сидеть дома, тянет исследовать новые территории, окунаться в волшебную ауру незнакомых городов. Это так наполняет, обогащает…

— А беспричинная радость, которая накрывала вас в юности, безоговорочная надежда на счастье — вы испытываете сейчас подобное?

— По ощущениям, вроде это все со мной осталось, потому что в любой трудной ситуации помню, что выход всегда есть и в конечном итоге все произойдет самым лучшим образом. В принципе, у меня нет сомнений, что даже когда случаются неприятности, по большому счету они человеку во благо. Я не фаталист, верю в волю наших действий, решений, которые корректируют путь, но все равно общее настроение играет главную роль. Когда человек уверен, что все идет как надо, наилучшим для него образом, это способствует его процветанию.

— Но я читала, что вы далеко не сразу начали доверять течению жизни…

— Не помню, чтобы особо сопротивлялась. Но я не веду летопись своего становления, хотя с возрастом явно приходит некое осознание действительности и ее рычагов. Я не легкомысленна. Убеждена, что нет ничего важнее этой жизни, самого факта, что этот мир существует.

— Однажды моему коллеге вы сказали, что профессия для вас живая субстанция. Что вы имели в виду?

— Кинематограф и тем более театр — чрезвычайно подвижная история, в контексте здесь и сейчас. И я благодарна Юрию Мефодьевичу Соломину и Малому театру, в котором служила после института, за классическую школу. А затем я получила уникальный опыт работы с выдающимся Петром Наумовичем Фоменко и уже тринадцать лет выхожу на сцену его мастерской. Для меня это второй дом. Место, где работают люди одной группы крови. Это уникальная труппа, и можно даже пафосно сказать, что мы понимаем друг друга с полуслова. (Улыбается.) Мы стали за эти годы совсем близкими друзьями, а артисты старшего поколения — это, конечно, актеры, на которых хочется творчески равняться.

— В Америке в ленте «Любовь неизведанного пространства» вы снимались, еще будучи студенткой. Это был шикарный старт, теперь нет планов на западное кино?

— С удовольствием рассмотрю предложения, если они поступят, но в целом у меня нет жадной гонки в эту сторону. Как и стремления попробовать себя в сценарном искусстве, в режиссуре или в продюсерстве. Редко когда у человека получается делать хорошо сразу в нескольких направлениях, лучше делать то, что уже умеешь, и помнить, что каждому приходит свое. Если это уяснить, то перестаешь сокрушаться, что ты не там, где надо. А тогда в США это был замечательный аванс, но я, будучи третьекурсницей, ориентировалась на театр, поэтому тему иностранного кинематографа особо не развивала. Лишь позже, уже в Москве, снялась еще в одной американской картине. Спасибо английской школе и моему любимому педагогу Ирине Михайловне.

— Зрители вас запомнили по фильму «Духless», по популярным сериалам «Мосгаз», «Джульбарс», «Черная кошка», «Обычная женщина», при этом вы не скрываете, что далеки от массового потребителя. А что вам близко, и как вы выбираете материал?

— Знаете, я Рак по гороскопу и способна беречь свою раковину. Но когда вылезаю из нее, порой становится страшно. Мне любопытны совсем другие вещи, нежели большинству. Я выросла на советских фильмах, где были иные кумиры. Понятно, что хочется быть таким артистом, как те, кто меня тогда вдохновлял, дотянуться до той высокой планки. По этой причине я никогда не соглашалась на долгоиграющие, месяцами идущие проекты. Если на Западе они встречаются качественные, те же «Друзья», допустим, то у нас нет, к сожалению. Я довольно много смотрю современных зарубежных сериалов и убеждаюсь, что у нас так пока не снимают. Наше производство, увы, отстает. Поэтому тут даже материальная часть меня не соблазняет. Финансовая стабильность не компенсирует актерский интерес. Поэтому все задорные ситкомы проходят мимо меня. Мне кажется, я не очень умею играть комедию при всей моей веселости. Одно дело хохмить в компании и совсем другое — быть смешным в своем деле. Но, безусловно, бесконечные сериалы обеспечивают актера не только средствами, но и славой. Меня узнают в лицо, но имя не помнят. (Улыбается.)

— Возможно, в этом году оно закрепится. Скоро должны выйти сериалы «Доктор Преображенский», «Фальшивый флаг», «Чернобыль», «Без памяти», «Молчание», «Варгазея».

— Но справедливости ради не могу не заметить, что востребованность несет колоссальную нагрузку на медийного человека — СМИ атакуют и лезут уже в совсем приватное пространство, уж извините. На мой взгляд, это недопустимо. Вот раньше об актерах мало что знали, поэтому многое додумывали, сочиняли легенды, и это было красиво, без пошлости.

— Со стороны кажется, что в вас борются две натуры: нежная девушка в строгом длинном черном платье с белым воротничком и авантюристка, готовая к спонтанным приключениям…

— Светлые воротнички — это трогательно, но я так не живу, не являюсь тургеневской барышней. Я даже не романтичная, хотя и гиперчувствительная. Скорее, я такая смешливая девчонка, которая привыкла с юмором воспринимать свои будни. Вообще считаю, что ирония, смех — это основа человеческого счастья. Нет ничего важнее радости, и ее надо дарить окружающим. Родным прежде всего. С этим не поспоришь.

— При этом ваша мода — это панк-­­­рок, готика, тотально черная гамма…

— Это было давно! Многое поменялось. Рюшей, конечно, в моем гардеробе шопоголика не появилось, скорее, ныне в нем царствует хип-­­­хоп, и рядом с темной палитрой можно уже обнаружить и голубые, и серые, и розовые оттенки. Мир стал цветным. И сейчас уже радость доставляет покупать что-­­­то маленькому, нежели себе.

— Насколько вы совместимы с бытом?

— Я плохая хозяйка, откровенно скажу. (Улыбается.) За чистотой слежу, убираюсь, а вот бюджет вести, копить деньги не умею совершенно, и готовка — совсем не мое. Нет ни навыка, ни желания.

— И это при муже-­­­грузине?!

— Он относится с пониманием. Существует доставка еды, прекрасные кафе. Сейчас, в наше время, это уже норма.

— Супруг-­­­стоматолог — полезное приобретение, вы обеспечены бесплатной голливудской улыбкой…

— Люблю приходить к мужу в клинику и наблюдать за его работой. Антон суперпрофессионал и настоящий фанат своего дела. Я им горжусь.

— Вы вышли замуж два года назад, к этому времени уже перестали быть влюбчивой?

— Я нашла своего человека тогда, когда как раз успокоилась на тему влюбленности и увлечений. Эти бурные катаклизмы быстро начинаются и столь же быстро сходят на нет. От них устаешь. А любовь — она про другое.

— Со второй половиной познакомились в общей компании, верно?

— Да, еще в 2012 году, потом долго просто общались, были такими добрыми приятелями, и лишь спустя пять лет, однажды пойдя вместе в кино, мы с тех пор не расставались. Антон покорил меня мужественностью, спокойствием и лихим чувством юмора. Я же классическая актриса с нестабильной психикой, и муж меня уравновешивает. Я — бардак, а он — стержень. (Улыбается.) Там, где я трепещу от какой-­­­то ерунды, он хладнокровно находит аргументы, чтобы я пришла в себя, и это чудесно. А еще дарит незабываемые впечатления. Так, он поставил меня на горные лыжи, и это лучшее, что случилось со мной после концерта группы Radiohead.

— Сложно врачу с актрисой?

— Антон справляется. Но благополучность браков, мне кажется, не зависит от совпадения специальностей. Не существует внешних обстоятельств, сопутствующих идиллии. Знаю людей, которым хорошо вместе несмотря на то, что у них вроде как совсем нет точек соприкосновения. В этой сфере нет законов.

— Вы такая естественная, открытая в общении… Это порой не вредит?

— Все время ожидаю, что получу за это. (Улыбается.) Искренность сейчас не в почете, на нее реагируют как на странность. В данный момент идет другая тенденция. Ее можно проследить и в социальных сетях — создание образа, отличного от твоей натуры, идет на «ура». Люди тратят на это колоссальные силы: профессиональные фотосес-­сии, различные фильтры, выгодные ракурсы, демонстрация успеха и красоты. Конечно, показывать беды тоже не стоит, но тянет все-таки к объективной реальности. Плюс идет фальшь и на уровне духовных запросов, люди делятся модными мнениями, хвалятся пониманием каких-­­­то книг, идей, картин. Я, например, в фильмах Тарковского и половину зашифрованных там символов не могу разгадать и не опасаюсь это озвучить. Но подобная правда не в фаворе. Инстаграм — это моя отдельная, больная тема. Поставишь снимок с сигаретой, так на тебя мгновенно обрушится вал хамоватой критики. Получается, если я курю, то должна это скрывать? Или я ругаюсь матом, и мне не стыдно, но есть шанс, что и за это «прилетит». По мне, осуждение могут вызвать лишь подлые поступки и все. И мне везет, что у меня есть друзья, причем обоего пола, которые разделяют такую позицию. Выражение «найти своих и успокоиться» определенно про меня. Мой ближний круг — это мой выигрыш. Собственно, это одна из наиболее важных зон жизни.

— И с обретением семьи она не отошла на второй план?

— Ни в коем случае. Даже если нет ежедневного общения, глубокая внутренняя связь поддерживается. То, что я получаю от друзей, — это что-­­­то невероятное, и я их воспринимаю как родственников. Так что у меня надежный тыл во всех смыслах. (Улыбается.)