Герой мелодрамы Алексей Анищенко: «Моя романтичность проявляется не в том, к чему женщины привыкли» - Звезды - «Новости Музыки»

Актер рассказал о 9-ти месяцах в Таиланде, просветлении и карьерных амбициях

Алексей Анищенко известен прежде всего как популярный актер сериалов. И недавно на телеканале «Россия» прошла премьера с его участием «Заполярный вальс». Однако есть и другие стороны жизни — его стихи, духовные поиски, испытание «медными трубами», что заставило иначе взглянуть на себя.

Алексей, вы в Таиланде, и, если верить Интернету, были там уже чуть ли не десять раз. Чем вас привлекает это место?

— В основном я бываю на островах, Самуи — это практически второй дом, абсолютно моя атмосфера. В юности я приезжал в Таиланд за яркими впечатлениями: море, солнце, экзотика, клубные party, а сейчас мне интересна культура, духовная жизнь. Получилось так, что мы с семьей оказались на острове во время пандемии. Отменяли все рейсы, не ходили даже лодки, все разъехались, это был практически необитаемый остров. Мы прожили здесь девять месяцев. Это лучшее время в моей жизни. (Смеется.) Тогда же я попал на ретрит к Аджану Хуберту, известному учителю буддизма. Он почти десять лет прожил в тайском монастыре Суан Моккх, учился у Аджана По, а тот, в свою очередь, у Будадассы, одного из самых знаменитых тайских монахов, учителей, философов, который, по признанию ЮНЕСКО, внес значимый вклад в духовное развитие всего Таиланда. Он вел монашеский образ жизни, при этом был человеком легким, с юмором,чем-то на Далай-ламу похож. И вот к этой духовной традиции я приобщился. Я пришел на ретрит неподготовленным, не знал, что меня ждет. Думал, мы будем пить чай, курить благовония и немного поговорим о буддизме, нам расскажут, как правильно медитировать. А в четыре тридцать утра, с ударом колокола, началась настоящая монашеская жизнь. Неделю мы спали на деревянных кроватях, молчали, были полностью отрезаны от внешнего мира и медитировали часов по восемь. Все тело болело, но каждое утро мы просыпались с восходом солнца, чтобы встретиться со своим разумом, своим внутренним миром. Большие трансформации сознания произошли у меня за это время. Я открыл остров с совершенно другой стороны — оказывается, можно не только наслаждаться жизнью, но и получить огромный духовный и человеческий опыт. Здесь много красивых монастырей, как, например, Самрет, где находится тайная комната Будды. Или Као Чеди, потрясающий монастырь на горе, где служат всего два монаха, я их хорошо знаю.

Вы восприняли философию, уклад Таиланда?

— Люди здесь очень спокойно ко всему относятся, в том числе и к меняющимся обстоятельствам, что для москвичей, как правило, большой стресс. Все периодами. Иногда возвращение проходит прекрасно, и ты даже распространяешь вокруг себя какой-то свет. Но потом уклад жизни столицы вносит свои коррективы. У меня, как и у большинства актеров, самая большая по жизни любовь — это работа, и я не чувствую себя без нее счастливым. Я могу провести на острове несколько недель, помедитировать, получить невероятные ощущения, почерпнуть философию. Но это всего лишь передышка, пока ждешь следующий проект. Когда я работаю в Москве, я, быть может, даже более заряжен, светел и радостен, нежели в этом райском уголке. (Улыбается.)

Но какие-то проволочки, неудачи рабочие стали более спокойно воспринимать?

— Наверное, такое строение у людей творческих — мы эмоциональные натуры. Я учусь терпению, спокойствию, применяю разные практики, но все равно не знаю, как порой в итоге отреагирую. Мое первое кино — «Крестный сын» — случилось в 2003 году, мне было восемнадцать лет, и это стало потрясением, открытием. Я снимался с Любовью Полищук, Игорем Ливановым, Анатолием Лобоцким — такой прекрасный актерский состав, замечательный режиссер Валерий Ахадов. Эти люди произвели на меня огромное впечатление и своей талантливой игрой, и красивой душой, я влюбляюсь в талант. Этот опыт был очень вдохновенным. А сейчас у меня уже почти шестьдесят работ в кино, были хорошие картины, достойные, но пока не могу сказать, что достиг того уровня, когда работа ищет меня, а не я ее. И ожидания вау-эффекта уже нет — по сравнению с тем своим первым фильмом, когда я был таким заряженным, молодым, восторженным. Уже знаешь технические приемы, свои сильные и слабые стороны — приезжаешь на площадку и спокойно делаешь все что нужно.

Я понимаю, о чем вы говорите, но как же это грустно — когда не находишь нового источника вдохновения, заряда и просто идешь по накатанной с наработанным профессиональным опытом.

— Меня спасает то, что я все время пишу — у меня пять сборников поэзии, четыре уже вышло, пятый на подходе. Недавно был музыкальный спектакль в Театре имени Пушкина, который мы сделали вместе с прекрасным питерским композитором Максимом Войтовым. С 2006 года, с тех пор как я ушел из РАМТА, не стоял на сцене. И признаюсь, вновь почувствовать энергию зрительного зала было очень волнительно. Мне снова захотелось что-то поиграть.

А почему вы сами издаете свои стихи? До сих пор никакое издательство не вышло к вам с интересным предложением?

— Нет, видимо, поэзия не очень актуальна в наши дни. По статистике, стихи читает один человек из тысячи. В соцсетях у меня почти две тысячи публикаций — но надеяться на то, что люди заходят на мою страницу, чтобы познакомиться с творчеством, а не полюбопытствовать, как живет актер, наивно. Вообще в нашей стране нет такой моды — хорошо относиться к поэтам при жизни. (Смеется.)

Как появилось ваше первое стихотворение? Помните, с чем оно было связано, свое настроение в тот момент?

— Да, конечно. Я учился в десятом классе, влюбился в девочку и написал для нее сказку в стихах. Потом появилось еще три сказки. Любовь продолжалась год или даже больше. Я вообще влюбчивый по натуре, так что потом такое еще не раз случалось. (Улыбается.) Но первое осознанное стихотворение, со своим стилем, я написал в восемнадцать лет, когда учился в Щепке. До этого были пробы пера. И те моменты вдохновения, полета, которые я недополучаю в актерской профессии, приходят там. Я спокойно могу писать «в стол», для себя, или читать близким. Сейчас уже есть предложения записать кому-нибудь альбом или сборник романсов. Может, даже скоро начну получать заработок со своего хобби. (Смеется.)

В детстве и юности вы серьезно занимались вольной борьбой. Интересно, как в вас уживался спортсмен, которому нужен сильный характер, жесткость, и романтичный лирический герой?

— Да, боролся я неплохо, был кандидатом в мастера спорта по вольной борьбе, выступал на областных соревнованиях. Но я понял, что даже в нашей Брянской области, а уж тем более когда едешь на чемпионат России, многие ребята талантливее меня. Я не хотел быть просто среднестатистическим борцом. Плюс я «переел» сборов, соревнований и принял решение уйти в совершенно другую сферу, поступил в Институт культуры в Орле. Там проучился семестр, а потом поехал поступать в Москву. Спорт остался в моей жизни для поддержания физической формы — бегаю по утрам, на турнике подтягиваюсь, периодически хожу в спортзал. Сказать, что занятия вольной борьбой выработали во мне жесткость, — нет. Ты можешь тренироваться, участвовать в соревнованиях и оставаться добрейшим человеком. Вообще жесткость — не очень хорошее качество, ты как бы пытаешься Вселенную и мир под себя подстроить, а это неправильно.

Вы ушли из спорта, понимая, что не станете выдающимся спортсменом, а было ощущение, что в актерской профессии вы непременно добьетесь успеха?

— Для меня актерская профессия — это не слава, узнаваемость, популярность. Я вообще этого стесняюсь, начинаю зажиматься и краснеть. (Смеется.) Порой мне кажется, что это не совсем заслуженно — когда ко мне подходят с просьбой сделать фото или дать автограф. Я же не Леонардо ди Каприо и не Аль Пачино, не снялся в чем-то действительно великом. Но я никогда не сомневался в своих актерских способностях. Я пришел в Щуку на прослушивание — и меня сразу взяли на конкурс. В ГИТИСе с прослушивания попал на второй тур, а после прослушивания в Щепке худрук сказал, что меня берет. Программу со мной никто не готовил, я читал ее перед мамой, так, как чувствовал. И, видимо, моя естественность, харизма, как сейчас говорят, сыграла роль. И когда я выпускался из института, у меня было две премии: международная за лучшую мужскую роль и «Золотой лист». В театры меня всегда брали без показов. Может, у меня больше внутренних, психологических проблем, связанных с моей эмоциональностью, характером, но не профессиональных. Есть свое амплуа, свое место в кинематографе, и я надеюсь, лучшие роли еще впереди.

Из-за фактуры, типажа вас чаще видели героем мелодрам. Пытались этому сопротивляться?

— Я считал всегда, что если есть работа — это хорошо. Разумеется, если речь не идет о каких-то совсем трешовых проектах. Последние четыре года предлагали и характерные роли, играл отрицательных персонажей. Режиссеры использовали мою располагающую внешность, сложившееся амплуа героя и делали неожиданный сюжетный ход. Зритель был готов к тому, что персонаж честный, хороший, добрый, а потом оказывалось, что это вовсе не так. Моя карьера развивается, не только героев-любовников играю. (Улыбается.)

В интервью вы как-то сказали, что прошли путь от невероятного вознесения личности до ее падения. Что вы имели в виду?

— Когда ты молод, и все получается — и в профессии, и в личном плане, может быть головокружение от успеха. (Смеется.) Я много снимался, меня узнавали, были какие-то вечеринки, бесконечный праздник жизни. И я решил, что это не просто божественный дар, удача, а я этого достоин. Появилась невероятная гордыня. Но потом произошла череда событий, которые меня отрезвили и поставили на место. Я был даже вынужден вернуться обратно в Брянск, пытался освоить другие профессии и вообще задумался о своем месте в мире и почему так сложилась жизнь. Могу сказать, что в этот период появилось какое-то осознанное отношение к тому, что я делаю и чего хочу. Захотел стать счастливым человеком, а не «звездой».

В Брянск вы решили вернуться, потому что там некая исходная точка, корни?

— Да, и еще родители, которые могли дать совет. Но я вернулся туда потому, что мне просто некуда было возвращаться. Находиться в Москве было тяжело.

Какие профессии пытались освоить?

— Я немного поработал риелтором, но эта профессия мне не зашла. Показалась слишком беспринципной, навязчивой, наглой. Хотя клиенты меня любили, я им все подробно и честно рассказывал, но денег при этом много не зарабатывал. (Смеется.) Еще был банщиком — это дело понравилось, остался навык, я и сейчас могу хорошо пропарить в баньке. Потом преподавал, готовил ребят к поступлению в театральные вузы. Кстати, все трое поступили, в том числе в ГИТИС. Так что у меня стопроцентный результат.

Вам нравится преподавательская деятельность, думаете об этом?

— Да, преподавать здорово. Я прошел академическую школу, но сейчас актерский стайл пошел в сторону реализма. Я за индивидуальность: нужно отталкиваться от личности, харизмы. Педагогическая деятельность мне понравилась, хотя больших заработков она не приносит. Грубо говоря, урок стоил две тысячи рублей, с каждым учеником мы занимались раз в неделю. Но при этом были на связи круглосуточно. Например, он мог позвонить посреди ночи, в полном раздрае, что чтото не получается или его раскритиковали, он впал в депрессию, и как теперь жить дальше? (Улыбается.) С учениками как с детьми. Но какое это счастье, когда они потом поступают! Так что не исключаю, что в будущем еще займусь этим.

А что вы пытались в себе открыть или вывести на свет, когда разгуливали в метро босиком?

— На тот момент мне было двадцать три года, я был выпускником театрального института, и передо мной были открыты все двери. Будущее представлялось безоблачным и светлым. В этом присутствовала некая бравада. Я шел по центру Тверской, читал стихи. Вокруг машины, люди. Кстати, босиком полезно ходить — так ощущаешь связь с землей. Но не в Москве, конечно.

Вам нравилось, что на вас обращали внимание?

— Мне было важно не то, как люди реагируют. Это было важнее для себя — смогу ли я перейти эту грань, буду ли испытывать смущение, неловкость. Но этот период недолго продолжался, недели две.

Сейчас вы уже эксцентричных выходок себе не позволяете?

— Стараюсь не позволять, но где-то, в том же Таиланде, можно и голышом в море искупаться, и по земле босиком походить — и это не будет чем-то компрометирующим и выходящим из ряда вон. Другое дело, что днем по песку ходить горячо, можно ногу обжечь. (Смеется.) Сейчас нет юношеского стремления что-то кому-то доказать. Если я делаю что-то, то это для себя. Внешние вещи не так важны.

Вы сказали, актеры люди эгоцентричные, тем не менее ваши спутницы жизни, три жены, — все актрисы.

— Официально я был женат дважды: на третьем курсе института и вот сейчас. (Жена Алексея — актриса Полина Кутихина. — Прим. авт.)

Как происходит взаимодействие, когда две музы в семье?

— Актерские семьи — явление частое, кто может лучше понять таких сумасшедших людей, как мы? (Улыбается.) Если честно, я не очень люблю актеров именно из-за их эгоцентричности и не люблю эти черты в себе, некую заносчивость, взбалмошность. Психика у актеров расшатана — и это свойство профессии. Если ты не сможешь быстро эмоционально переключаться, то не сможешь хорошо играть.

Вам важна поддержка близкого человека, принятие того, что вы делаете?

— Мнение близких хорошо тем, что они не будут тебя хвалить просто так, честно выскажут свое мнение. Раньше я в штыки воспринимал критику, сейчас стал терпимее, мягче, могу и над собой посмеяться, поиронизировать. Я понял, что взгляд со стороны бывает очень полезен. Это помогает в работе, а поскольку я максималист, то все стараюсь делать по возможности хорошо.

Например, вы с Полиной смотрите кино — оно ей нравится, вам нет. Возникает ли творческая дискуссия?

— За эти годы я понял, что у людей может быть настолько разное восприятие, что спорить бессмысленно. Важно понимать, какую сверхзадачу несет то или иное произведение искусства. Если она направлена на то, чтобы люди начали добрее к друг другу относиться или пересмотрели свою жизнь — значит, задача правильная и о чем тут спорить? Можно высказывать разные взгляды о среднем кино.

Вы часто играете лирических героев, хватает ли вас на романтику в обычной жизни? Видите ли вы такие романтические моменты?

— Да, конечно, ведь я пишу стихи и вообще стараюсь по-детски отстраненно смотреть на мир. Но моя романтичность проявляется не в том, к чему женщины привыкли, — подарил цветы, восемь раз сказал слово «люблю», романтичность — во взгляде на мир, когда ты через какие-то свои состояния идешь людям навстречу, обретаешь что-то. Мог вступить в конфликт, но не стал, не принес в мир нетерпимость. Когда, слушая историю про Будду, веришь, что, медитируя, можно просветлиться. Или замираешь от восхищения, слушая вокал великих певцов. Когда ты идешь купаться ночью, потому что планктон красиво светится в волнах. Помню, в Щепке мы писали тест по философии — из всего курса романтиком оказался один я. Подчас, наверное, мне это вредит. Надо бы потверже стоять на земле, не теряя связь с реальностью.

Как вы понимаете, что женщина в вашей жизни неслучайна?

— Это вопрос глубокий и очень личный. Мы же иногда только через несколько лет понимаем, для чего тот или иной человек, та или иная встреча были в нашей жизни. А в момент разрыва испытываешь боль, кажется, что рушится мир, и все друг друга ненавидят. Я сейчас стараюсь вообще поменьше оценочных критериев давать, просто мягко плыть по течению жизни. Вселенная гораздо лучше знает, куда тебе нужно. Мы часто идем по пути преодоления, но стоит задуматься — зачем? Я через это прошел. Если понимаешь, что человек схож с тобой энергетически и вы в одном направлении двигаетесь, то вам вместе хорошо. Вы можете спорить, можете не спорить, можете молчать или говорить, от этого фундаментальность отношений не меняется. Кстати, эгоцентризм ослабевает, когда появляются дети.

К моменту появления сына вы были готовы к тому, чтобы переключить фокус внимания с себя на другого?

— Я никогда ни к чему не готов. (Смеется.) Как можно быть готовым к тому, что жизнь кардинально изменится? Ты засыпаешь на улице с коляской, качая ее. И вот он растет, начинает говорить, и уже это могут быть какие-то глобальные рассуждения о жизни и смерти. Так интересно: ребенок, а поднимает космические темы. Мы говорим об эгоцентризме, который якобы уходит с рождением детей, но на мой взгляд, он может и удваиваться, потому что появляется ответственность еще и за это маленькое существо, и ты становишься жестче.

В коммуникации со своим ребенком вы не хотели бы быть похожим на своего отца?

— У меня сейчас прекрасные отношения с отцом. Хотя с тринадцати лет я рос с бабушкой из-за того, что родители развелись и были определенные семейные перипетии. Это человек, с которым я могу обсудить очень важные вопросы, у него огромный жизненный опыт. Я стараюсь брать что-то положительное из наших отношений в общении с собственным ребенком и, разумеется, свое привношу. Тому поколению был свойствен авторитаризм, мы более гибкие. Да, в нашей жизни меньше рамок и границ. Надо прислушиваться к детям, их потребностям, выявлять таланты. Но уважение к старшим тоже важно. Ребенок должен понимать, что отец — это авторитет.

Вы можете дать сыну подзатыльник?

— Пару раз такое было, но я очень расстраивался сам. И пришел к выводу, что это крайность, нужно всеми способами подобного избегать.

Вы Свята вовлекаете в свою творческую жизнь?

— Актеры берут детей на съемки, задействуют в эпизодах. Пока рановато, ему недавно исполнилось шесть лет. В принципе, склонности есть. Он яркий парень, хорошо поет. Можно будет со временем его возить и снимать. Почему бы нет — это интересная жизнь. Его также привлекают шахматы, мы играем вместе. Он ходит в секцию борьбы. Для мужчины занятия спортом — это хорошо.

Вы говорите, что человек нематериальный, бытом жена занимается?

— Естественно, зачем еще жена нужна? (Смеется.) В бытовых делах я участвую минимально, делегируя их кому-то. Очень часто Полина мне покупает одежду, я сам не люблю ходить по магазинам, у меня нет каких-то особых запросов. Самая удобная одежда — шорты и майки. Рубашки у меня всего две, хожу в них на пробы, есть костюм на премьеры.

Вы не тот актер, который озабочен своим внешним видом, рассматривает морщинки в уголках глаз?

— Нет, к подобному я не склонен. С юности знаю, что неплохо выгляжу, к чему заострять на этом внимание?

И переход в другую возрастную категорию не пугает вас?

— Ничего не пугает. Я применяю такую жизненную философию — и это пришло с ретрита, что надо жить в моменте. А мы либо беспокоимся о будущем, либо копаемся в прошлом. Ты живи в настоящем — остановись щенка покормить, посмотри на небо, нуждающемуся помоги. Я стараюсь жить здесь и сейчас и не смешить Бога, рассказывая о своих планах.