Юрий Стоянов: «Мне много раз приходилось расплачиваться за свой язык» - Звезды - «Новости Музыки»

В эксклюзивном интервью актер рассказал о любви к работе, новых ролях, тревоге за своих детей

Когда-то его воспринимали как артиста комедийного жанра, и только позже стало понятно: ему подвластно буквально все. Поэтому неудивительно, что сегодня, когда многие актеры жалуются не отсутствие работы, график Юрия Стоянова расписан аж до осени следующего года.

— Признайтесь, скучаете по «Городку»?

— Нет, я по «Городку» не скучаю. Я скучаю по моему партнеру. Я скучаю по Илюше очень сильно. Часто о нем думаю. И чем больше проходит времени, тем я больше думаю о нем, о каких-то упущенных вещах в наших отношениях. О том, когда я был неправ. Но мы же живем как? Мы живем днем сегодняшним. Мы же не думаем, что вдруг этого человека когда-нибудь не станет, а его ведь не станет. Если задумаешься об этом, то будешь относиться иначе к человеку. Как можно скучать по тому, что невозможно восстановить? То, что «Городок» невозможно восстановить, для меня было ясно с первого дня, как Илюши не стало.

— Не думали восстановить программу?

— Что значит восстановить? Просто воссоздать формат, так не было такого формата. Форматом этой программы была пара. Вот это и был формат. Пара была и форматом, и жанром, и всем остальным. Все держалось на этой паре. Как восстановить? Просто механически заменить даже на гениального актера абсолютно бессмысленно. Потому что главным достижением этой программы была пара Олейников-Стоянов и то, что они делали в результате. Можно восстановить что-то, что стоит на фундаменте «Городка», что как-то апеллирует к нему, что-то, в чем может присутствовать атмосфера «Городка». Я это попытался сделать в «Стоянов-шоу» на канале Россия. Но это просто воспоминания о «Городке», только на совсем другом этапе и технологическом, и финансовом, конечно же, более мощном. Это более масштабный проект, но не «Городок». Атмосферу «Городка» я пытался восстановить в «Инстаграме» своем, в антиковидных роликах «Стоянов на изоляции». Но это все не «Городок». Естественно.

— Я почему спросил о «Городке». Когда вы только начали снимать скетчи, завели свой ютуб-канал, то сказали, что не изменяете традициям «Городка». Вы действительно ловите от этого кайф, как вы сами признались?

— Я завел канал на Ютубе, чтобы просто не сойти с ума на карантине. (Смеется.) Чтобы профессионально сохранить себя. Чтобы поговорить с людьми на их языке. На том, на котором они говорят в жизни.

— Действительно супруга Лена помогала вам в качестве оператора и единственного партнера за кадром?

— Для нас случилась веселая неожиданность, что главной интригой всего этого маленького проекта стал не я, как ни парадоксально. То, что Стоянов может играть много всяких маленьких ролей, это для людей естественно. А вот то, что в проекте постоянно возникает какой-то закадровый человек, который существует как мой равноценный партнер, — это стало интригой. Важной составляющей. Людям все время хотелось узнать, а какая она, кто это? Но, что важно, моя жена Лена — не актриса, она инженер-строитель по образованию, а сейчас мой директор. И она же в это время не только подыгрывала, но и снимала все на телефон. Она должна была играть и в то же время снимать меня. Нагрузка у нее была более серьезная, чем у меня. А что самое интересное, большинство российских женщин идентифицировала ее с собой. И она стала голосом всех российских женщин на изоляции. (Смеется.)

— Вы только что признались, что захотели в интернете поговорить с людьми на их языке, на том, на котором они говорят в жизни. А если многие говорят матом?

— Если мат — эмоциональная составляющая того состояния, в котором находится человек в результате какого-то сильного события, которое произошло в кадре, то это естественное проявление, правда, в меру, но это не на больших каналах, конечно же. В этом нет ханжества. Я это говорю абсолютно серьезно. Я считаю, что на больших каналах этому места нет. Потому что у экранов телевизоров присутствует разный зритель. И ты его не проконтролируешь. И поэтому там существуют ограничения. Например, можешь послать кого-то только после 23:00, но до этого времени не посылай, дети еще не спят. (Смеется.) Это абсолютно нормальная история. Интернет — это более демократичная штука, более народная, скажем так. Поэтому, если человеку упала на ногу гантеля, он может сказать: «… твою мать». Вот и все.

— Действительно вы с Ильей Олейниковым придумали профессию — артист телевидения?

— Мы так считали с Илюшей. Мы так себя назвали. Я объясню, что это было за время. Смотрите, в 90-х появлялись какие-то программы на телевидении, артисты там были приглашенными, они были в какой-то степени зависимы от продюсера, от режиссера, от сценариста. Но телевидение приносило и приносит тебе известность, а не деньги, а монетизируют эту популярность поездки по России с концертами. Такая была ситуация. Почему мы стали артистами ТВ? Потому что оно занимало у нас все время. У нас на концерты времени не было. И поэтому мы так решили: будем артистами телевидения, раз мы отдаем работе практически все свое свободное время. У нас на концерты оставалось от силы неделя в месяц, а не наоборот — неделю снимаемся, три недели ездим с гастролями. Монтаж был на нас, сценарий был на нас, все было на нас. Это была абсолютно авторская программа. Поэтому мы, может быть, первые стали зарабатывать для того времени приличные деньги, потому что это была наша основная работа. Вот мы и стали называть себя артистами телевидения.

— Как вы думаете, «Городок» в том формате нашел бы сегодня своего зрителя среди молодого поколения?

— Судя и по количеству просмотров старого «Городка» и по количеству мемов, которые просто вычленяются из проекта, вырезаются какие-то смешные куски, превращаясь в мемов, и рассылаются людьми друг другу, какая-то его часть, безусловно, да, не устарела. Ну я же пересматриваю Чарли Чаплина, так кто-то пересматривает нас. Хотя мы, конечно, не Чарли Чаплины. (Смеется.)

— Вы действительно искренне считаете, что чем чаще вы будете напоминать о себе, тем чаще люди будут вспоминать «Городок»?

— Нет, я надеюсь, не «Городок». Я надеюсь, что чем чаще я буду появляться… нет, не чаще, тут важна еще качественная составляющая, в каком качестве. Чем лучше я буду появляться, чем значимее будет то, что я делаю, тем чаще люди будут вспоминать моего партнера, потому что мы с ним неразделимы. А я очень хочу, чтобы его помнили. Вот и все. Естественно, будут вспоминать и передачу. Но прежде всего мне хотелось бы, чтобы не забывали Илюшу, потому что, к огромному сожалению, у нас этот тренд памяти не очень развит. Очень трудно объяснить в Америке, что Элвис Пресли — это певец из прошлого. Или Фрэнк Синатра. Они существуют в сегодняшнем культурном и музыкальном пространстве. А например, в России бессмысленно даже студентам театральных вузов рассказывать, кто такой Евгений Лебедев, Владислав Стржельчик или Олег Борисов. Тем более, Павел Луспекаев. Это для них — ни о чем не говорящие имена. Поэтому я делаю эту скромную работу.

— Как так получилось, что в данный момент вы опять снимаетесь в «Вампирах средней полосы»?

— Ой, Виталик, мы начали снимать эту историю еще три года назад. И сняли очень хороший пилот. Режиссером тогда был Антон Федотов. Пилот очень понравился зрителю. Он был отмечен на модном Ивановском фестивале пилотов. Это, кстати, очень грамотно придумано. Я даже там, к своему удивлению, получил лучшую мужскую роль в пилоте. Потом были какие-то трудности у проекта, его затормозили. Я начал сниматься в другой истории, а затем этот проект снова возник, но я уже не мог подводить людей, потому что, как я считаю, когда в нашей профессии возникает система приоритетов, где выгоднее, где интереснее начать работать, это несерьезно, непорядочно. Вот я и не смог подвести команду, хотя мне очень хотелось вернуться в этот сериал. Очень хотелось. Но я отказался от съемок. Но поскольку у нас уже были тогда такие дружеские отношения с этой группой, они меня попросили назвать людей, как мне кажется, кто бы мог сыграть эту мою роль. И я назвал двух артистов: Ромочку Мадянова и Мишу Ефремова. Мне показалось, что это очень «туда». Что это выйдет совсем иначе, но будет здорово, если они сыграют. Может быть, это даже лучше будет, потому что оба потрясающие актеры. Оба. Они договорились с Мишей Ефремовым. Потом Миша снимался у меня в «Стоянов шоу», рассказывал про «вампирские» съемки, как они идут. И они сняли где-то около сорока процентов от всей картины, и началась пандемия. А потери у ребят уже были огромные из-за всех пролонгаций, потом карантин несколько месяцев, и затем еще это несчастье, которое произошло с Мишиным участием. Тогда они вновь обратились ко мне с просьбой вернуться в проект. У меня было несколько условий. И хотя было мало надежды, что вся эта ситуация разрешится так, что Миша выйдет, условие было такое: даже если я еду на съемки и становится понятно, что Миша на свободе, он тут же возвращается в проект. А я как бы говорю: «В путь добрый и слава Богу, что все так разрешилось!» Но этого не произошло. И я начал сниматься в «Вампирах средней полосы». Вот такая вот история. Это такой редкий случай, когда роль пишется на артиста. Не сериал, я подчеркиваю это, а конкретная роль. Вот эта конкретная роль писалась под меня. Авторы учитывали какие-то вещи, которые им во мне нравятся. Которые они хотели, чтобы я сыграл. Это тяжелый и роскошный проект. Блестящая команда, замечательный режиссер.

— А как часто происходит так, что под вас пишут роль?

— Очень редко. Нет, бывает, совпадает, но чаще… Наша профессия такая — говорить чужими словами и делать их своими. Нет, нет, нет, это бывает крайне редко, оттого и бывают в этой профессии длительные кастинги, все эти муки. Когда-то Георгий Александрович Товстоногов сказал, что распределение ролей — это и есть концепция спектакля. То же самое происходит и в кино. Это очень важная часть, но, к сожалению для многих, я в ней не участвую вот уже многие годы. Я на кастинги не хожу. Я лишаю себя каких-то возможностей, безусловно, но я охраняю себя от возврата в мое прошлое.

— Можете пояснить?

— Конечно! Я не хожу на кастинги не потому, что во мне есть звездные понты какие-то. Я вообще к слову «звезда» отношусь крайне иронично. Особенно у нас, особенно в России. У нас реальных звезд в кино, может быть, три-четыре человека. Среди молодых, наверное, три. Среди старших побольше. Из молодых это Паль, Петров, Козловский и Борисов — четыре человека. В нашем поколении их побольше, замечательных таких, прямо классных артистов. Вообще, когда мы слово звезда обсуждаем, надо знать его, этого слова, происхождение в кино. И успокоиться раз и на всю жизнь. Просто в Лос-Анджелесе, на заре кинематографа, когда объявляли кастинги, профессиональных артистов вначале практически не было. А были таксисты, бармены, рабочие, разнорабочие, прохожие и другие — те, кто считал, что у них есть наклонности или просто хотел подзаработать. И поскольку желающих сняться в немом кино было невероятное количество, не было времени долго проводить эти пробы. И просто напротив фамилии ставилась звездочка, если человек проходил дальше. Так что всем, кто считает себя звездой, стоит вспомнить происхождение этого слова в кино. Это просто звездочка, нарисованная карандашом. А я не хожу на кастинги, потому что когда я был молодым, совсем не успешным и очень не опытным артистом и несильно с точки зрения кино профессиональным, все мои кастинги были крайне неудачны. И несмотря на то, что я уже как бы опытный артист, зрелый и профессиональный, слово «кастинг», сам факт кастинга, факт самой процедуры отбрасывает меня обратно на лет 30—40. И я генетически превращаюсь в того мальчика, который ходил когда-то на пробы. И я ничего не могу с собой поделать, несмотря на весь свой опыт. Ведь все мои кастинги, к сожалению, они неудачны, поэтому я в какой-то момент решил, что я на пробы не хожу. А везде, где я снялся без кастинга, на доверии режиссера, на том, что он понимает, что я могу сделать, все удачно. Да, я могу ходить, общаться, репетировать, сниматься в кусочках, но только не для людей, которые потом рассаживаются в креслах на каналах и начинают раскладывать эти пасьянсы. Вот эта процедура не для меня. Я что-то на этом теряю, но что-то я и приобретаю.

— Что еще происходит в вашей профессиональной жизни?

— Дальше на канале НТВ скоро выйдет мини-сериал «Запаcный выход», где мы снялись с Ромой Мадяновым в главных ролях. И лежит сериал, который я очень жду, там самая моя большая сериальная роль, которую я вообще сыграл за свою жизнь, называется «Марлен». Так зовут главного персонажа. А расшифровывается его имя как Маркс-Ленин. Он следователь по особо важным делам. Немолодой. Расследует резонансные преступления, связанные с селебрити и всякими медийными персонами. Очень эксцентричный персонаж. Контрольным словом для меня в приглашении на роль и главной мотивацией было то, что продюсеры хотели, чтобы получился такой российский Коломбо. Это то, что сейчас на выходе. Плюс, вышел фильм Сарика Андреасяна «Гудбай, Америка!» И я снялся в полном метре Love. Там продюсером выступил Сережа Светлаков. Весной тоже есть проекты. Я знаю свою жизнь до осени 2021 года. Конечно, я понимаю моих коллег, у которых нет работы сегодня по понятным причинам. Но что я могу сделать? К сожалению, своими ролями поделиться не могу. (Улыбается.)

— Как я понимаю, у вас сейчас много работы, вы нарасхват. Случается, что отказываетесь от предложенных ролей?

— Дело в том, что я не могу осудить ни одного моего коллегу, который снимается во всем, что ему предлагают. Никогда в жизни! Это его работа, он ничего другого делать не умеет. А качество материала зависит не только от него. (Улыбается.) Ну нельзя дать задание рабочему на заводе, а он в ответ: «Я эту деталь делать не буду! Она некрасивая. Вот этот угол мне не очень нравится. Короче, не по душе она мне». Тогда ты становишься персонажем из «Мимино», который говорит, что тогда сам подбирай себе колор и сам крась. Понимаете? Но я отказываюсь много.

— Если не секрет, с чем это связано в первую очередь?

— Ну с тем, что не нравится, с тем, что мне это не нужно, как я считаю. Вот и все. С очень простыми вкусовыми предпочтениями.

— От женских ролей тоже отказываетесь? От тех ролей, которые так любили в вашем исполнении зрители «Городка»?

— У нас нет в кино женских ролей, на которые приглашают мужчин. Но если скажут, что это ряженный мужик, который притворяется женщиной, я буду страшно много думать на эту тему. И скорее всего откажусь. Скорее всего. Потому что это будет такое б/у.

— В сериале «Гости из прошлого» вы замечательно играете на гитаре…

— Да я там секундочку сыграл.

— Зато запоминается сильно. Часто просят что-то исполнить в кадре?

— К сожалению, да. Но я обычно отказываюсь и играю там, где это очень мотивировано тем, что происходит с персонажем. И где это нужно для истории, которую рассказывает режиссер. А не просто так: Юра хорошо играет, давайте мы это используем. Сделаем это такой красочкой, цветным мазочком. Вот в фильме Love я буду исполнять свою песню. Я ее написал специально для этого фильма. Но там это очень нужно. По истории. Это было заложено в сценарии. Сам фильм будет состоять из новелл. Вот в одной из новелл был такой персонаж, который должен спеть песенку какую-то. В сценарии так и было написано — какую-то. И мне показалось, что было бы хорошо, если бы этот персонаж спел свою песню. Я ее написал, и она очень понравилась. Так я ее и спел. Но я не хочу стать общим местом человека с гитарой в кадре. Это часть моей профессии, которую я стараюсь как бы приберегать для концертов. Но концертов-то нет! И неизвестно, когда будут.

— К сожалению. Но не могу не спросить, а откуда время возьмете на концерты, когда наконец-то поднимут этот ковидный шлагбаум?

— Ну я же не снимаюсь триста шестьдесят пять дней в году. И концерты нужны. Я иногда могу предпочесть съемкам концерт или спектакль, за который платят копейки. Спросите, почему? Да потому что невозможно существовать и работать без живой связи со зрителем. Там все это происходит: здесь и сейчас. Эта ситуация больше никогда не повторится. Цифра, электронный носитель запечатлеет какой-то момент навсегда. Все, он неизменен. Он зафиксировал твое профессиональное, эмоциональное состояние в эту секунду. А в театре ты вышел и прожил сегодняшний день, и зрители его прожили. И эта история будет такой только сегодня. И больше она никогда не повторится. Это связь с живым зрителем. Это профессиональная гигиена. Это необходимо артисту для того, чтобы не потерять живую форму. Это обязательно нужно. Вот скажи, нравится ли мужикам бриться? Я, например, ненавижу эту ситуацию бритья (смеется). Я знаю заранее, как будет жужжать эта хреновина, сколько на это уйдет времени и так далее. Но это же необходимо делать. Для меня театр — это данность, это необходимость. Но только если бритье — это обуза, то театр -прекрасная необходимость. Равно как и эстрада, концерты.

— Я вернусь в сериалу «Гости из прошлого». Вы по своей натуре любитель фантастики?

— Нет. Мимо. Из фантастики есть какие-то книжечки, который прочитал любой нормальный человек и которые мне очень нравятся. Например, я бы выделил что-то у Станислава Лема, наверное, у Брэдбери. Я, конечно, сказал бы, что одна из моих любимых книг — это «Трудно быть Богом» Стругацких. Но сказать, что это мои настольные книги и что это то, чему я посвящаю свободное время, конечно, нет. Вот Илья Олейников, кстати, обожал фантастику. Он все время читал фантастику взахлеб. И очень хорошо ее знал. Я — нет.

— А роль ученого, создателя машины времени писалась под вас? Уж больно все ваше.

— Не знаю. Когда читал сценарий, когда мы сняли пилот, у меня было ощущение, что да. Когда появился большой сериал, роль немножко размазалась, стала значительно меньше, чем она была. В общем, ее любой приличный артист сыграл бы хорошо.

— Но у вас получилось замечательно, как всегда.

— Спасибо.

— Не секрет, что мы не молодеем год от года..

— Да, да, мягко говоря.

— Сегодня вы ощущаете свой возраст? И на сколько?

— Возраст ты ощущаешь вот как, я сейчас расскажу. Во-первых, он в глазах окружающих тебя людей. Тех, кто напротив. И, во-вторых, когда ты видишь себя в кадре. Вот тогда ты задумываешься о своем возрасте. А физически я свой возраст не ощущаю. Тьфу, тьфу, тьфу, абсолютно. Если вы меня спрашиваете, а на сколько, то мне трудно сказать. Я же не помню себя, я в каждом возрасте себя прилично чувствую. Мне трудно сказать, на сколько лет. Но это кокетство какое-то мужское. Вот знаете, я себя чувствую на… У меня в одном спектакле «Игра в городки», который мы играем во МХАТе по моей книжке, есть такая фраза: «Все время думать о том, что ты молодой, это и есть первый признак старости!» Поэтому я себя чувствую замечательно, но люди напоминают мне о том, что я не так молод, как мне иногда кажется. (Смеется.)

— А не пугает неумолимое приближение старухи с косой?

— Нет, нет, нет и еще раз нет. Я философски к этому отношусь. Наоборот, это очень интересный процесс на самом-то деле. Очень интересно, не замечая, что ты стареешь, иногда в этом убеждаться, глядя на себя в кадре. Думаешь, вот какой интересный Божий промысел. Ведь единственная правда, которая стопроцентно не требует доказательств, это смерть. Можно подвергнуть сомнению, что дважды два четыре. Есть люди, которые по сей день считают, что Земля плоская. Что угодно можно подвергнуть сомнению, кроме одного, что мы все умрем. Ну и что? Искать Люцифера, чтобы попросить его бумажечку подписать кровью? Это не ко мне. Зато появляются роли, которые никто не может сыграть кроме тебя. (Смеется.) Всяких пожилых профессоров. Но когда надеваешь джинсовый костюмчик, выходишь из парикмахерской и смотришь на себя в зеркало, понимаешь: нормально все! Все отлично, Юрик! Или поймаешь на себе какой-то взгляд, думая, что кому-то понравился, а на самом деле тебя просто узнали. Но тебе же выгоднее думать, что ты понравился. (Смеется.)

— Как сегодня относитесь к своей известности? Не бежите от селфи с поклонниками?

— Я фотографировался всегда со всеми. И не знаю, хорошо это или плохо. Говорят, сейчас это не очень хорошо. Ну прошу отойти на полтора метра и, пожалуйста, фотографируйтесь. К самой известности я отношусь как к данности. Я же с ней давно живу. Это часть моей профессии. Наверное, если бы ее у меня убрали, мне бы чего-то очень не хватало. Я так думаю. Но известность по отношению ко мне не фановая, не истеричная. Меня люди просто считают своим человеком, с которым они много лет вместе прожили. И я там скрашивал какую-то часть их невеселой жизни. У нас есть такое общее прошлое, настоящее. Мы такие приятели с моими поклонниками. У меня нет истеричных почитателей. У меня есть люди, которые мне улыбаются. Мне не бросаются навстречу. Мне просто улыбаются, этого достаточно, и здороваются на улице. И эта часть известности невероятно приятна. Такая родственность со зрителем.

— Без чего не мыслите своей работы?

— Я не мыслю работы без самой работы. Это первое. Второе — без интересной работы. Без оплачиваемой работы, потому что это критерий того, чего ты достиг в жизни. Это очень важно. У нас стесняются говорить об этом, либо хвастаются. У нас не относятся к этому, как к норме. И к тому, без чего бы я не смог жить. Востребованность и известность — это два очень важных фактора в этой профессии.

— А вы падки на лесть?

— По отношению ко мне или я? Я вообще не льстивый человек. Я-то славлюсь как раз другим. И много раз за свой язык и по глупости, и по-разному приходилось расплачиваться. А по отношению ко мне… Я ее очень отличаю. Я же понимаю, я сам знаю цену тому, что я сделал. Когда по-хорошему, по-товарищески совпадает оценка, это приятно. Да я как-то к ней не очень располагаю. Я не слышал в свой адрес какой-то прям лести. Честно говоря, я и вспомнить не могу, когда мне льстили. Это же страшно непродуктивно. Ужасно непродуктивно. Это путь в пропасть, собирать эти комплименты. Стагнация. Это признак дурака прежде всего. Очень неумного человека. Или неумного, или властного. Одно из двух.

— Вы как-то и по поводу отдыха сказали, что умеете хорошо отдыхать, но это путь к забвению. С возрастом что-то в этом вопросе поменялось?

— Да, конечно, поменялось — хочется отдыхать еще больше. (Смеется.) Потому что наступает такой этап, когда забыть уже не могут, а отдохнуть можно себе позволить, но пока нет возможности. Вот жду следующего лета, может быть, эта зараза схлынет хоть как-то.

— У вас появился близкий человек из коллег, я не могу сказать такой, каким был Илья Олейников, но которому вы доверяете, делитесь сокровенным? Или сегодня это возможно только в семье?

— Нет, это не только семья. Я бы так сказал, это прежде всего семья, а потом друзья. Их у меня не так много, но они есть. И самое замечательное, что они есть среди актеров. (Смеется.) Игорь Золотовицкий, наверное, на первом месте. Это мой товарищ, ректор Школы-Студии МХАТ и артист МХТ. А вот сейчас я кого-то обижу, если начну составлять этот список. Это большинство артистов, с которыми меня сталкивает судьба. Я, как правило, со всеми в очень хороших отношениях. Я могу только на одной руке два-три пальца загнуть, имея в виду глубоко несимпатичных мне моих коллег.

— А что происходит, когда на площадке или на сцене рядом с вами находится партнер из этих вот загнутых пальцев?

— Мука страшная. Мука, жуткая мука. Несчастье это большое. Беда это. Но внешне вы это никогда не почувствуете. Ну потому, что приходится усилия тратить намного больше. Понимаете? Душа затрачивается очень на это, когда рядом мерзавец, которого надо любить. Или мерзавка, что реже, но тоже бывает. Ну ничего, тогда включается профессия и отключается душа. Слушайте, а когда хирургу надо прооперировать врага, например? Ну что делать? Он же спасает ему жизнь.

— Но у него клятва Гиппократа.

— Ха! А у меня ответственность перед зрителем.

— Кстати, а почему вы не желаете своим дочерям такого же мужа, как вы? Признавайтесь.

— Я не знаю ни одного отца, который желал бы дочкам: первое — вообще мужа, второе — такого, как он. Ведь в основе лежит очень простая вещь — ты же помнишь себя молодого. И что хорошего ты можешь про себя сказать в том плане, зачем ты очень хотел встречаться с этой девочкой. Вот чего тебе от нее было нужно? Можно, я дальше не буду озвучивать?

— Как-то, рассказывая про свою младшую дочь Катю, вы вспомнили себя ребенком и признались, что боитесь за нее из-за растущей агрессии. Сегодня ей уже семнадцать. Что-то поменялось в ваших взглядах, либо в окружающем мире?

— Ну что поменялось? Поменялось то, что мужчин стало еще меньше, в этом смысле мне спокойнее, ну в силу толерантности. (Смеется.) Легально женихов поубавилось. Уровень агрессии, неприятия, взвинченности не падает, он только растет. И не только у нас, вообще в мире. Это не только наша проблема. На Земле все тревожно, все неспокойно. Конечно, мне тревожно и неспокойно. Ничего не поменялось в лучшую сторону, ничего

— Вы и сегодня курите или бросили?

— Я курю и по-прежнему получаю от этого большое удовольствие. И по-прежнему не советую этого делать никому.