Мария Шрайвер: «Мы не умеющая переживать горе нация» - «Новости Музыки»

Экс-супруга Арнольда Шварценеггера с годами научилась независимости и умению находиться наедине с собой Большую часть своей жизни Мария Шрайвер ассоциировала себя с ролью дочери, жены, матери и всего остального из рода Кеннеди/Шрайвер. Но после нескольких тяжелых потерь — смерти ее родителей и дяди, конца брака с Арнольдом Шварценеггером — она «обнулилась» и открыла новую главу жизни. публикует перевод интервью Марии Шрайвер с Опрой Уинфри. Перед тем, как я ложусь спать, есть несколько книг, к которым я обращаюсь, чтобы успокоиться и почувствовать себя комфортно. Недавно я добавила к списку новую книгу под авторством Марии Шрайвер. Это душевная хроника ее личного путешествия к более глубокому пониманию того, в чем ее роль на Земле. Да, как и отметила Мария, она, как и все мы, борется с тем, чтобы пойти навстречу неизвестному с мужеством и открытостью. Я дружу с Марией с 1978 года, когда мы работали на балтиморской телевизионной станции, поэтому посиделки с ней больше походили на девичник, чем на интервью, когда мы сравнивали записи о старении, скорби, индвидуальности, политике и ее собственном определении счастья. Опра: Мария, когда я готовилась к интервью с тобой, я перечитала каждую страницу твоей книги. Она так прекрасно продумана. Мне нравится, как он раскрывается от главы к главе: «Я та, кем решила стать», «Видеть драгоценность внутри», «Работать над Силой Духа», «Сила расставаться». Ты немало размышляешь! Мария Шрайвер: Когда я путешествую, общаясь с людьми, я понимаю, что все, кажется, думают о процессе перехода или уже находятся в нем — они думают о глобальных вопросах так же, как и я. Они говорят мне, что только что закончили среднюю школу и беспокоятся о том, что будет дальше. Или они только что закончили колледж и еще не знают, в чем их призвание. Женщины говорят мне, что оставили карьеру, чтобы растить детей, и не могут понять, кем они стали. Если позже они захотят вернуться на работу, они не уверены, что смогут. Как и я, некоторые недавно потеряли родителей или разлучились с супругами. Или они обеспокоены тем, что происходит в стране. Это огромный переворот в сознании, и люди задаются вопросом, как его понять. ОУ: Люди ищут направление. Они ищут свой стержень и посох, как в Библии. МШ: Что хорошо во всей этой суматохе, так это то, что она выводит на отличные разговоры. Люди хотят общаться — они хотят ощущать радость от этого. ОУ: Ты сказала мне, что провела кампанию для продвижения книги, и была потрясена тем, сколько людей пришли. Ты думала, что оказалась не в том месте! Это удивляет меня. МШ: Я привыкла к толпе, но не к тем, кто пришел ради меня. Я больше привыкла быть невидимкой. ОУ: Что ты имеешь в виду под «невидимкой»? МШ: Ну, в прошлом я не высказывалась от имени себя самой. Я говорила от имени других — я призывала людей голосовать, лечить болезнь Альцгеймера, помогать инвалидам. Но я не говорила о том, что беспокоит меня саму и о чем я скорблю. В книге я поделилась больше тем, что происходило со мной. Трудно показать свою уязвимость, но это также и приятно. ОУ: Почему ты так думаешь? МШ: Большую часть своего дества я чувствовала растерянность, потому как всегда была «Кеннеди», без собственного имени и самоидентичности. Люди спрашивали меня: «Кто ты из Кеннеди?» Я всегда чувствовала, что их больше интересует то, что было до меня, чем знакомство со мной. Я была полна решимости стать Марией. ОУ: Твоя мать тоже с этим боролась. Ее братья отнимали все внимание общественности, независимо от того, какие великие дела она делала. Она скончалась в 2009 году. Каково было быть ее дочерью? МШ: Это было здорово. И, одновременно, было сложно, потому что она думала, что каждый может изменить мир и не интересовалась вами, если вы к этому не стремились. Она одевалась как мужчина, и в ее волосах всегда были карандаши. Она курила сигары, носила портфель и ходила в офис каждый день. Она любила власть и уважала людей, которые работали без перерыва. Это заставило меня держать планку. ОУ: Ты разговаривала со своей матерью каждый день. Гейл вела себя так же со своей мамой. Мне интересно, о чем вы разговаривали? МШ: Я и шага не ступала без ее одобрения. Разговоры с ней успокаивали меня, как ничто другое. Я слышала, как люди говорят, что ты становишься полноценной женщиной только когда твоя мама умирает. С тех пор, как я была маленькой, я беспокоилась, что не смогу выжить без своей мамы, но я смогла. Я горжусь тем, что выстояла, и тем, что я более мягкий и открытый человек, тоже горжусь. ОУ: Я помню, что в 2004 году, когда новости пестрели заголовками, я была на каникулах на Багамах, а вы были в отпуске в Калифорнии. Я валялась на лодке, и вдруг вдруг рядом выплыла женщина в купальной шапочке. Она хватается за борт моей лодки и говорит: «Ты должен что-то сделать для этих людей! Больше некогда отдыхать. Ты и Мария могли бы основать сбор средств». Это была твоя мама. МШ: Я сказала ей, что не могу поверить, что она сделала это! Она позвонила мне, чтобы сказать то же самое: «Вы и Опра должны двигаться дальше!» Взрослея, мы не брали настоящие каникулы. Если мы куда-нибудь ездили всей семьей, то это была какая-то служебная миссия. Это было одновременно увлекательно и утомительно. ОУ: Ты пишешь о потерях, которые понесла вслед друг за другом: за один месяц в 2009 году умерли мама и дядя Тедди, затем папа — в 2011 году, а также в этом году произошел разрыв с мужем. МШ: Да, все это заставило меня сдаться. Я описываю этот период как «маринование в горе». ОУ: Как ты пережила это? МШ: У меня четверо детей. Я хочу, чтобы они увидели во мне кого-то, кто может пережить что угодно, потому что это то, что им придется делать в течение жизни. ОУ: Важно ли говорить о своей боли? МШ: Мы не умеющая переживать горе нация. Умение выслушать других и поделиться собственными страданиями помогает нам чувствовать себя понятыми. Я хочу уделить этому больше внимания, поэтому организовала свою некоммерческую организацию. ОУ: Я видел, как ты стал еще более внимательным другом за последние несколько лет. Ты регулярно узнаешь у меня, как я поживаю. МШ: Я была зависима от своей мамы, поэтому после ее смерти мне пришлось больше общаться с друзьями и говорить что-то вроде: «Могу ли я прийти на обед?» ОУ: Что для тебя значит быть счастливой? МШ: Я называю их «юху!» моментами. Я чувствую их внутри, правда теперь они стали другими — проявляются тихо. Когда мы становимся старше, важно ценить менее масштабные вещи: мои дети приходят на ужин, кто-то приглашает меня куда-то, человек говорит мне, что я помог ему. Это не Диснейленд. Это когда друг звонит, чтобы сказать привет, и я понимаю, как много мы значим друг для друга. ОУ: Мария, я с тобой. Юху!