Данила Якушев: «Я понял, что мне надо согнать Ваню Урганта с его места» - «Новости Музыки»

Актер, которого называют русским Райаном Гослингом, рассказал в эксклюзивном интервью про свои уголовные эпизоды и о том, как его чуть не съел волк

Данилу Якушева знают по сериалам «Молодежка», «30 свиданий», «Одноклассницы», «Все или ничего». А еще его называют русским Райаном Гослингом и одним из самых привлекательных молодых актеров — за отличную форму, которой он добивался не один месяц.

— Данила, начну с неожиданного вопроса. Каким, на твой взгляд, должен быть актер: красивым, высоким, амбициозным или страшненьким, корявеньким, но исполнительным?

— Ты имеешь в виду типаж или внутренний мир, внешний? Если все вместе, то, чтобы быть необычайно востребованным, конечно, мечтал бы я быть таким, как Тимофей Трибунцев. Потому что в этой стране такие герои двухметровой внешности, как я, не часто нужны для сценариев, которые востребованы нашим 140 миллионным населением. Говорят, езжай в Европу, езжай в Америку. А я отвечаю: «А зачем, ведь я тут родился, я хочу быть нужным здесь». Но за последние шесть лет какие-то такие герои у меня все же появились. И какие-то люди из 140 миллионов мне благодарны за мои работы. Но что касается типажа характерного, так уж повелось, что востребованы только такие типажи, как у Яценко, Трибунцева и всех остальных русских героев, которые становятся из неудачников героями якобы от своей внутренней силы и внутреннего стержня, преодолевая какие-то свои недуги. Лично я подустал смотреть на таких несчастных мужчин в России. Мне хочется за кем-то следовать, чтобы меня мотивировали к чему-то более успешному. В детстве, в 90-х, я смотрел боевики, пытался быть похожими на сильных героев. А когда я вижу выпивающего мужика, который пытается избавиться от своих комплексов и страхов, мне становится грустно, как, например, в «Географ глобус пропил». Это прекрасное кино, но не каждый же фильм таким должен быть. А у нас как-то зачастили про русскую душу и безысходность.

— Возможно, происходит возврат к типажам советского кино? Это было модно в то время. Вспомни тех же сомневающихся героев Янковского, Даля, например.

— Да, возможно. Но, возвращаясь к настоящему, все равно это такие лиричные герои, внутренние мужики, а внешне они совершенно не такого типажа, каким бы я хотел жить в мире, если бы я не был актером. Я себя спрашиваю, хотел бы я выглядеть так же, как они? Нет, не хотел бы. Я бы исправил что-то в себе.

— А ты, кстати, исправил в себе кое-что, ты же не был таким атлетом еще несколько лет назад. В какой момент ты решил начать работу над собой?

— В 2011 году. У меня все друзья — спортсмены, вот они и сказали, что хватит быть тощим и длинным, как цапля. Хотя я всегда занимался баскетболом и всегда был достаточно спортивным. Но, нарастив более 23 кг мышечной массы, — до этого я весил 65, а теперь 96 — я стал получать другие роли. Не неудачников и наркоманов, а тех, кто их ловит. Мне так комфортнее. Это был переломный момент в моей жизни.

— Это здорово, поскольку ты получил от этого эксперимента над собой только одни плюсы в профессии. Правильно?

— Да, а так бы я до сих пор играл бы только каких-то уголовников в эпизодах по два-три дня. И все.

— Короче, еще и плюс деньги?

— Да.

— В общем, как ты уже сказал, что именно незаметные и серенькие внешне актеры имеют больше шансов стать популярными…

— Да, стертые в толпе метро, чтобы никто не узнал.

— Ты как-то сказал, что воспринимаешь свою профессию как один из способов познания мира. Какие у тебя еще есть способы?

— Ты имеешь в виду путешествия или познание мира внутреннего?

— А что ты сам вкладывал в свои слова?

— Я без этой профессии никогда бы не побывал в тех местах, где я был. Это если брать банально фразу «познание мира внешнего», не внутреннего. Был период, когда я снимался в Сибири и гнал 12 собак в упряжке один. И меня научили ею управлять. Шесть из них, лайки и хаски, были три раза на Северном полюсе. Снимался на Мальдивах, были постоянные перелеты, и я не понимал, пересекая экватор, где я нахожусь, что происходит. То Индийский океан, то собаки, то Карелия, то 1730 год, то 2020-й. Ни одна профессия не может подарить такие ощущения, когда ты, например, боцман на корабле, который управляет своими одиннадцатью матросами. Ни одного предмета современности на корабле нет. Камера снимает нас с вертолета. Вертолет скрылся за деревьями, ты его не видишь, вокруг скалы, Карелия, мы выходим в открытое море через небольшой пролив. И я понимаю, что ни с какой экскурсией, где у тебя были бы рыжие жилеты, китайцы, это не сравнится, и я бы тут не побывал.

Я залез на мачту, дул ледяной ветер в лицо, и я понимал, что я это запомню навсегда. И неважно, какой будет фильм, как его смонтируют и продадут, я просто здесь, и мне удивительно. И таких историй, разных приключений было за восемь лет много. И помимо того, что ты проживаешь десятки других жизней, мне кажется, в восемьдесят лет у меня не будет ощущения, что жизнь коротка. (Смеется.) У меня уже ощущение, что я прожил семьдесят лет. Поэтому ты будешь сидеть и вспоминать, как все было прекрасно. Я вот раздумываю об Энтони Хопкинсе, который сегодня вспоминает своих героев и ему не страшно помереть, как мне кажется.

— Тогда спрошу, чему еще научился в кино, помимо управления собачьей упряжкой, профессиям боцмана и каскадера.

— Я всегда стараюсь трюки выполнять сам, но до поры, до времени, пока это возможно. Меня дергали на тросах, из горящей машины я выходил, прыгал и стрелял, и с кареты на карету прыгал, и лошади были, а сейчас выйдет еще и «Красная Шапочка. Тайна последнего волкобоя», где я сыграл отца Шапочки. Ни в каких книгах никогда не было упомянуто про отца, были только бабушка и мама. И вот мое владение кнутом, а это было моим хобби, я в течение года каждую субботу сбивал спичечные коробки, точечно бил с семи метров кнутом, оказалось востребованным. Мой герой весь бой с двадцатью волками проводит с кнутом. Режиссер сначала хотел дорисовывать, чтобы у меня только ручка была в руке, но я владел кнутом так, что мастерам ничего дорисовывать не пришлось. Кнут еще был обмочен маслом и подожжен. Им осталось лишь немного дорисовать огонь. И я больше не знаю актеров, кто бы так работал с кнутом. Так что любое хобби, я уверен, когда-нибудь раскроется. А у меня их десятки. (Смеется.) А в проекте «Филин» я играю хирурга, который не спит более пятнадцати лет. Я привнес все свои хобби в этот проект. И он стал хитом Пятого канала. Сейчас сняли продолжение. Я просто подумал: если человек не спит целых пятнадцать лет, значит, ночами он должен себя как-то занимать. Вот и привнес туда свое исполнение фокусов, живопись, столярку, и чем я только ни занимаюсь, все туда внедрил: баскетбол, кнут, спорт — короче, все там. Я вношу в кино то, чем я занимаюсь в жизни, а это все в совокупности и есть какой-то путь.

— Ну, твой герой не спал, а у тебя откуда время всем этим заниматься и совершенствовать навыки?

— Если появляется время, я не могу сделать так, чтобы день прошел как-то зря. Я с сентября начал писать на холсте, у меня уже более 80 картин. Теперь хочу сделать выставку, потому что мне это теперь нравится, ведь кино стало больше бизнесом, но я кайфую и от этого, поскольку могу творить в городе полный беспредел, и меня за это не посадят. (Смеется.) И мне нравится писать картины, потому что кино стало конвейером, столько контента, что просто все теряется, а картину никто и никогда не выбросит. У меня хранятся дома полотна, я даже не знаю чьи, а им по семьдесят лет. Мама говорит, что кто-то дал, передал. То есть я понимаю, что никто в здравом уме не пойдет выбрасывать в багете и стекле картину. Просто скажет кому-нибудь: слушай, я переезжаю, тебе она не нужна? И картина будет дальше жить и жить. И меня это греет. Я делаю столы, мебель, могу друзьям подарить, могу продать. Последние три года это начало приносить больше удовольствия, чем выход какого-то фильма, потому что уже выходило 20 полных метра, 100 сериалов, какие-то успешные, какие-то нет, от меня не зависит ни прокат, ни успех фильма, а картина моя зависит только от меня. Я пришел вот к этому.

— У тебя кто из родителей близок к искусству?

— Отец «ушел», когда ему было 36 лет. Отец рисовал, но ничего не успел мне передать. Возможно, что-то перешло внутренне. Мама была художником по костюмам в детских сказках. Она рисует, может что-то накидать, но она удивляется тому, как я сейчас пишу. Она так не могла никогда.

— Не могу не вернуться к съемкам с хищниками. Тебе не страшно было бороться с настоящим волком?

— Это была ж…, потому что это был реально большой волк, который вырос среди людей. Это было в картине «Первые. Открытие Сибири». В 1730 году происходило очертание берегов Таймыра по приказу Петра Первого. Так что волк был самый настоящий, всегда был добрый, играл со всеми. Но мне заложили за шиворот кусок сырого мяса, он ел оттуда, а на камеру казалось, что он грызет горло. Сказали держать его за холку и показать ему, кто тут главный, кто хозяин положения, немного придавив его. Все было нормально, а на пятом дубле он хвостом не вилял, уши прижал, ему все это уже не нравилось. Послал он всех далеко. После этого я попросил ребят о прекращении дублей, типа, нарежете как-нибудь. (Смеется.) А тогда мне уже было не до смеха.

— Ты упомянул, что кино стало бизнесом. Когда решил стать продюсером и почему?

— Мы делали фильм Суперплохие', но я там не был особо продюсером, я больше креативил, набрасывал какие-то шутки, импровизировал, придумывал геги другим героям. Все это вошло в фильм, и зрительные залы на них хорошо реагировали. Этот фильм стал одним из первых трешовых тарантиновских комедий в России. Потом была снята пилотная серия на 45 минут на основе реальных событий из моей жизни. Хотели продать как сериал «В активном поиске» про неразделенную любовь. Но не вышло. Шел 2016 год. Продюсеры центральных каналов не очень поверили, что такой двухметровый бородатый мужик может страдать. Говорили, нашел бы другую бабу, а на прошлую забил бы. Но в этом была суть, это была моя история. Мне было больно. Какая разница, сколько в человеке метров роста? Есть же сердце. А продюсеры прямолинейно мыслили, они бы взяли какого-то хлюпика, он ходил бы страдал, а они тогда бы сняли сериал. И я после этого перестал верить в какие-то продюсерские проекты. Я деньги зарабатываю актерским ремеслом, а вот в продюсерство не очень верю, в то, что это возможно без лоббирования и связей. У меня есть друг, который семь лет этим занимается, а очередные коллекторы только недавно машину у него забрали. Никаких денег, прибыли, он только спит по три часа в сутки, продает какие-то проекты, кино, тут, там, везде в титрах, а ничего нет — ни денег, ничего. Поэтому я думаю, что только сам. У меня связей нет. Только мое актерское ремесло. А уже деньги за свой актерский труд я вкладываю в свои творческие идеи, которые когда-то кому-то станут интересны.

— А вообще, как ты относишься к протекциям в кино?

— Как отношусь? Хреново! Раньше, когда человек без образования, типа актер, приходил на площадку, меня это коробило. Зачем я тогда учился, девять лет играл в театре. Но потом пришла мысль, а ведь молодец, вот у меня друг спивается, а у него два высших, актер, то, се, а не может 500 рублей найти. А девочка пришла без образования, пробилась, раз фильм, два фильм, опыт пришел, а на десятый фильм уже грех не приспособиться и не играть нормально. Уже, вроде, нормально существует. И все! И молодец! Поэтому я перестал судить людей за это. Есть протекция — значит, повезло.

— Я это к чему. В твоей биографии есть строчка, что когда-то подруга твоей мамы поспособствовала тому, чтобы ты попал на кастинг молодежного сериала «Простые истины»?

— А по поводу мамы (смеется), мне было 14 лет. Почему нет? Я пришел на пробы, у меня было всего три слова, это был первый эпизод. Мне дали 20 баксов, я обалдел, это было 600 рублей. Я купил себе какие-то сладости. Это была моя первая камера, грим, костюм.

— Тогда тебе было в 14 лет. И примерно тогда же ты отправился на довольно длительный период в Америку. Что тебе дала эта страна, кроме языка?

— Если ты живешь в среде, то язык, хочешь-не хочешь, приходит. В магазине ты же должен что-то сказать, поэтому там ты приспосабливаешься. Правда, приехав домой, я тут же все забыл. Я тогда играл за юношескую сборную Москвы по баскетболу, мне было 14 лет. А это был большой полугодовалый турнир. Мы играли в 36 городах Техаса, разъезжая на минивэне, таком доме на колесах. Останавливались в каждом городе в отеле. Это было тяжелое время, потому что мама боялась меня отпускать, ведь я полетел через месяц после того, как башни упали. Через Нью-Йорк. Мама понимала, что такого шанса увидеть мир, скорее всего, у меня не будет. Его и не было, собственно говоря. Я любил эту игру. Ярослав Королев, кстати, капитан нашей команды, с которой я играл все детство, стал 12 человеком в истории России, который сейчас играет в NBA за Нью-Йорк. Я был удивлен, когда узнал, что он стал баскетболистом национальной сборной. Иногда мы с ним в соцсетях переписываемся. Но я потом перестал хотеть быть баскетболистом, потому что загорелся актерством. Я понял, что я могу сыграть баскетболиста. А затем сыграть футболиста, космонавта, любого. А так я смотрел на своего тренера и понимал, что я буду всю жизнь думать только о мяче. Да и не особо они духовно развитые люди. А во мне с детства кипело творчество.

— Ты упомянул о волнении мамы за твою судьбу. А она, да и ты сам, волновались, когда тебя пригласили на топовое шоу «Вечерний Ургант»? Там ведь тоже решалась твоя судьба, как ты не раз признавался позже?

— Да, но странно все это было. Потому что сначала мы должны были ехать туда с одним из моих любимых фильмов «Хандра», где у меня была одна из главных ролей. Фильм купили в прокат 16 стран, у нас он так и не выстрелил, денег на рекламу не было. Но каждый месяц мне пишут благодарственные письма люди, которые посмотрели его. Мне кажется, ему еще нужно немного времени, и он раскроется. Так вот, мы уже должны были ехать, я нагладил костюм. Сел в свой автобус 1986 года, такой дом на колесах, живу в нем иногда. Тронулся, еду, мне звонят и говорят, не объясняя причин, что принять не могут. Типа, это происходит всего третий раз за восемь лет. А я всю жизнь хотел туда попасть, как-никак это знаковое, главное шоу страны. И для актера внутреннюю уверенность какую-то дает. Все мои друзья там побывали и просто знакомые актеры. Меня развернули буквально за час до начала. А в этот месяц у меня выходило три фильма: «Бег», «Смертельные иллюзии» и «Хандра». И это была судьба. Если бы меня не завернули, тогда бы мы там втроем сидели, и я себя никак не проявил бы. А тут позвонили через несколько дней с этого же шоу и предложили прийти со «Смертельными иллюзиями». И я пришел уже с Аглаей Тарасовой. Надо признать, что я тогда взял быка за рога и лидировал. Это был мой шанс на такую аудиторию показать мои фокусы. Это же все начиналось в 2009 году дома на табуретке, где друзья смеялись и говорили, что это все ерунда, что они сами все это в школе показывали. А через неделю-две приходили у меня учиться, чтобы Марину, Наташу, Свету удивить. У меня есть моя мини-программа из 9 каких-то трюков, чтобы полчаса разбавить компанию где-нибудь на кинофестивале, когда все и обо всем устали говорить. Есть пару моих фирменных трюков. Тогда я понял, что мне надо согнать Ваню Урганта с его места и сесть за его стол. Так все и вышло. Но это было страшно. Такая огромная аудитория, когда нельзя ошибиться, хотя у меня 10 лет практики. Но вокруг было десять камер, каждая снимала, мне надо было контролировать все камеры, чтобы никто ничего не увидел. Но я же могу контролировать круг людей вокруг себя, поэтому эти камеры я представил людьми. Все получилось. Правда, у меня была насквозь мокрая спина. Но мы все сняли с одного дубля. Не было такого, что не получилось, давайте переснимем. Это было бы ужасно. Но все прошло на высоте. Даже удалось искренне удивить Ивана. Он мне сказал, что приходили Сафроновы, приходили эти, те, но он такого не видел.

— Оно того стоило, волнение?

— Это для меня было важно, потому что я хотел, чтобы мои фокусы-хобби были показаны на большую аудиторию. В соцсети было 750 тысяч просмотров с тремя тысячами комментариев. Только у Басты было 200 тысяч просмотров. И Ваня еще рассказал про мои столы — я ведь еще столы делаю. Это не было обговорено. Он показал фотографии того, что я делаю. У меня на следующий день стразу заказали три стола. Это было классно.

— А что необходимо актеру, чтобы развиваться и двигаться вперед: постоянная учеба в профплане, работа над собой или просто реклама, статус медийного персонажа — сходил к Урганту и все?

— Да нет, таких полно — людей со статусом медийного персонажа. Я общался с этими ребятами, зачастую это просто потребители, к сожалению. Они не занимаются ничем особо интересным. Кроме того, что покупают несколько мотоциклов. Но это обычное потребление. Ты заработал деньги и потратил на достижение другого человека. Не ты изобрел этот мото, не ты прошил его седло, вот если бы он хотя бы собрал этот мотоцикл. Лично мне что-то такое интересно. Развитие актера, мне кажется, в творчестве. Я встречал десятки актеров, которые говорили: «Ни фига себе, это ты нарисовал, у меня так бы не получилось». — «А почему?» — «Ну, я актер, зачем мне это надо?» — «Ну, а что такое актер?» — «Это, я учу роль, выхожу». — «То есть ты — говорящая голова? Ты же просто говоришь текст, который даже не ты написал!» — «Ну, нет, что ты преувеличиваешь, это моя работа, мне надо подготовиться, настроить внутренний инструмент». — «Какой инструмент? Ты должен внутренне развиваться, возможно, внутри тебя куча талантов. И потом это все привносить на экран. Это будет видно в твоих глазах». Вот я сижу сейчас около своей мастерской. У меня нет друзей-актеров, а я знаю всех медийных людей, которые приехали бы ко мне и что-то попробовали бы сделать. А ведь они все говорили, будучи у меня в гостях, что тоже хотят стол сделать, залить смолой, этот артефакт повесить. Никто не приехал. Все только говорят, но в пятницу идут тусить или на Мальдивы летят полежать. Мне самому это все мешает. У меня десятки хобби. Это просто невероятно все. Я уже хочу оставить всего три увлечения. А то я приезжаю и не знаю, за что браться.

— Борис Щербаков — замечательный резчик по дереву, Александр Устюгов занимается мебелью, изготовлением деревянных солдатиков, выступает со своей группой.

— Да, это все есть, но среди друзей моих такого нет.

— Ты упомянул о мотоциклах. Тебя что-то связывает с ними?

— У меня уже десять лет есть мотоциклы. Их было у меня около шести. Последние три года у меня один, я его не хочу менять, мне на нем очень комфортно — Kawasaki 650. Он выглядит как Triumph. Это каферейсер. Я перешил самостоятельно на нем седло. Поменял фару, вылепил из смолы орла, прикрепил на крыло. Он такой винтажный у меня, на нем находятся некоторые артефакты, бичевки намотаны. Он прям мой бро. У меня есть очень большая татуировка мотоцикла на руке. У знакомых мотоцикла нет. Я одинок. Поэтому я вечерком выезжаю в лесочек. Каждый день я на нем не передвигаюсь, но для души он у меня есть.

— Давай все-таки о твоей основной профессии. Не так давно на KIONе вышел проект «Женщина в состоянии развода». Чем он запомнился?

— Это было такое одинокое время, и я, собственно, ничего особо не играл, а просто проживал своего персонажа, потому что я тоже был одинок, в поиске, был угрюмым, нелюдимым. И я абсолютно случайно туда попал. Я снимался с Никитой Панфиловым в эпизоде в «Пуле». Ко мне подошел осветитель и почему-то сказал, что идут пробы, ищут чувака, похожего на меня. Ему кажется, я подхожу, и он может мою фотку отдать режиссеру. Я согласился. Вызвали один раз на пробы, второй, третий, затем отдали роль. Это было странное судьбоносное утверждение. (Смеется.) Этим, наверное, запомнился. Еще — проживанием в Ярославле, потому что я там никогда не был, но достаточно часто стал туда ездить на съемки.

— Немного о личном. Почему роман с актрисой Марией Пироговой ты считаешь ошибкой? Почему ты хочешь встретить девушку не из актерской среды?

— Я вообще считаю ошибкой встречаться с актрисой. Какой бы она ни была — Пирогова или человеком с другой фамилией. Сейчас у меня закончился еще один большой роман, который продлился почти четыре года.

— Ты говоришь о Рае Гришиной?

— Ну да, о ней. Она поступила в ГИТИС. Я помог ей, оплачивая ее обучение. Сделал из нее актрису. И с ней случилась просто катастрофа. Это еще один мой опыт. Поэтому я сейчас опять нахожусь в поиске. Хотя сегодня я абсолютно спокоен. Впервые я внутренне освобожден и не планирую ничего серьезного. По крайней мере специально. Если это и случится, то это должно быть судьбоносно, красиво. И через какое-то время. И я не страдаю, мне не больно, ничего такого нет, как это случилось после других отношений по юношеству. Все-таки мне уже почти сорок лет. И все в жизни я теперь воспринимаю периодами. Период с одним человеком, период с другим. Я как-то спросил у одного человека, дескать, и что, потом другой все заново о себе рассказывать, что с тобой было, начиная с детства? Он ответил, что да, конечно. Опять я все буду рассказывать, опять буду счастлив с этим человеком, затем разойдусь, а потом другому опять буду рассказывать. Если встречу настоящего, буду с ним до конца. Потом все закончится смертью кого-то. И это тоже расставание. Все периодами. Я лишь поблагодарил.

— Циклами, как и все в природе. А почему ты против актрис в своих отношениях?

— Психика нестабильная. Любая актриса не сможет вести обычный быт. Быть обычной женщиной и беречь очаг, ждать тебя, верить в тебя и смотреть на тебя с восхищением, без зависти, без какого-то бегства и соперничества. Любые браки актерские распадаются. Я в этом убежден. В современном мире последние 20—30 лет в постсоветском пространстве я в актерские браки не верю вообще никак. Это все равно все временно, я в этом убежден.

— А как же Матвеев и Боярская?

— Ну да. (Смеется.) У всех свои подводные камни.

— Хотя сегодня их единицы, как нобелевских лауреатов.

— Просто я понял, что мне это не нравится. Я прихожу домой, пытаюсь что-то рассказать, а в ответ… Я вот сейчас общался с актрисой достаточно известной, она меня слушала, а потом заявляет: а давай не о профессии. Я говорю ей, что прыгал с кареты на карету, поджег факел, кинул в сено, сгорел дом, я вытащил оттуда женщину. А она: «Ну и что, у тебя там второй дубль был? Что там по костюму?» А когда я рассказываю это девчонке, которая печет торты, она смотрит на меня, как на Брюса Уиллиса в лучшие годы. Я хочу быть для своей женщины героем, хоть таким. А актриса не хочет слушать о профессии. Потом, опять же, поцелуи. Кто-то там спит с ней в кино по сценарию. Раз, мы поссорились, она подвыпила, они переспали. Раз, поцеловались после смены, он ее отвез в номер, а у нее просто что-то вспыхнуло. Нестабильная голова. Эмоциями живут обычные женщины, а у этих эмоции на 200% выше.

— Может, все зависит от человека, а не от профессии?

— Не знаю, у меня опыт 36-летний. Что, еще 36 лет должно пройти, чтобы найти свою актрису, которая будет похожа на женщину, пекущую пироги? Нет, мне нравятся девушки, которые не разбираются в профессии, но могут быть творческими: пекут пирожки, шьют зайчиков, вяжут что-то, пишут картины, желательно реализм, а не абстракционизм, но не имеют отношения к поцелуям с какими-то актерами в кадре.