Ректор МГАХ Марина Леонова о работе во время пандемии - «Театр»

Московская государственная академия хореографии закрыта на карантин, как и все учебные заведения страны. О том, как живет академия, куда делись ее ученики, как можно заниматься балетом дистанционно и что будет с выпускниками этого года, Татьяна Кузнецова расспросила ректора МГАХ Марину Леонову. — В здании академии на Фрунзенской кто-нибудь остался? — В академии остался контингент наших работников, который ее обслуживает. Охрана, дежурная из медчасти, работники столовой и интерната, главный инженер, главный механик, административная служба. Прекратилась образовательная деятельность, но административной только прибавилось. Никто не отменил наши отчеты, балансы, мониторинги, статотчеты, еще прибавились отчеты о коронавирусе, которые мы рассылаем ежедневно, еженедельно. Мы работаем, конечно, и в режиме онлайн, но есть моменты, когда приходится выезжать в академию. — Отчеты о чем? — Есть ли случаи заражения, какие меры принимаем для дезинфекции. Она в академии проводится каждые два часа, а заражений, слава богу, нет. Вовремя детей отправили домой, распустили педагогический состав. — Когда это случилось? — Самых маленьких детей — подготовительное отделение и младшие классы — мы распустили еще 14 марта. С 23 марта ушли на каникулы все оставшиеся учащиеся. Улетели наши иностранные студенты, пока было открыто воздушное сообщение, осталось всего 13 человек. Некоторые из них не поехали домой, потому что в их странах степень заражения очень высока. Один киргиз, один якут, несколько иностранных студентов. Они живут в интернате, не выходят за территорию академии. У нас есть место, где погулять,— внутренний двор, свой парк. Ребят обслуживает столовая, медицинская часть. — А какого они возраста? — От 13 до 18 лет. — О, просто интернационал Ромео и Джульетт. Не боитесь, что завяжутся романы? — Не боюсь, в интернате остался только мужской состав. — Оставшиеся ребята делают класс? — Нет. По желанию могут, конечно, заниматься, залы для них открыты. Но какой может быть настоящий класс без педагога? — А дистанционно, онлайн, классы организованы? — Но дома же у детей нет места. Проходить программу невозможно. В старших классах необходим круг для больших прыжков и вращений, нужна большая диагональ. Нужен линолеум — не на паркете же заниматься, есть риск получить травму. А младших надо постоянно поправлять, контролировать. Другое дело — замечательный урок Князева на полу (Борис Князев, 1900–1975, русский танцовщик, педагог, изобретатель партерной гимнастики.—“Ъ”). Дети этот класс знают, мы его регулярно делаем на уроках гимнастики. — И этот урок педагоги проводят онлайн? Но как? — Не только этот. Уроки организованы через Zoom по расписанию занятий. Сначала общеобразовательные дисциплины. Потом два часа тренажа классического танца. Но это не тот привычный класс, который мы делаем в балетном зале. Это специально отобранный комплекс упражнений из уроков Чекетти (Энрико Чекетти, 1850–1928, итальянский танцовщик, балетмейстер, педагог; среди его учеников — Анна Павлова, Тамара Карсавина, Матильда Кшесинская, Вацлав Нижинский, Леонид Мясин.— “Ъ”), который можно делать в маленьком пространстве. Его уроки есть у нас в архиве, мы как раз недавно провели на этом материале семинар, будто знали, что пригодится. Самая большая боль для нас — выпускники этого года. Мы готовили замечательный концерт, выпускники готовились к экзаменам, уже состоялись предпросмотры, к нам приходили руководители театров, и даже были какие-то наметки, кто куда пойдет работать. Махар Вазиев (руководитель балетной труппы Большого театра.— “Ъ”) просматривал детей, отобрал примерно десять человек. Но теперь трудно сказать, когда мы сможем провести экзамены. Есть распоряжения Министерства образования, Министерства просвещения, Министерства культуры о переносе экзаменов на июнь. Мы тоже подпадаем под эти распоряжения. — Но как можно проводить выпускной экзамен по специальности после трех-четырех месяцев простоя? Ребята же не в форме? — Понимаю, о чем вы говорите. Постараемся сделать так, чтобы наши дети не пострадали. Мы не станем ломать им ноги только для того, чтобы они быстренько и кое-как сдали экзамены. Конечно, при хорошем стечении обстоятельств мы сможем выполнить учебный план до 5 июля. Можем даже оттянуть этот срок. Но все равно мы должны выпустить наших ребят, должны дать им диплом. — То есть вы рассчитываете провести выпускные экзамены в этом году? — Очень рассчитываю. На второй год мы выпускников, безусловно, не оставим. Жизнь покажет, что мы будем делать дальше. — А сколько всего у вас учеников? Вместе со студентами, получающими высшее образование. — Цифра эта плавающая. Где-то 640–650 человек, включая иностранцев, которые уехали. Их около ста. — Иностранцы у вас платят за обучение. Значит, академия потеряет внебюджетные деньги? — В этом году у нас пока нет потерь. За обучение уже заплачено, и прервалось оно по причине «обстоятельств непреодолимой силы», которые в контрактах указаны. Но с нашими иностранными студентами мы сейчас тоже занимаемся в режиме онлайн. Классом, общеобразовательными дисциплинами, русским языком, их родители довольны, сами студенты тоже. Потому что многие хотят вернуться, они еще не окончили академию, не получили диплома. А это очень важно для них, наше образование. — Может ли экстремальная ситуация, прервавшая учебный год, заставить вас пересмотреть учебные программы по специальным дисциплинам и ускорить процесс обучения? Скажем, школа Парижской оперы учит всего шесть лет, и отлично выучивает. А Баланчин вообще любил подростков — «бэби-балерины» «Русского балета» в 13–15 лет танцевали его балеты. Не сдерживает ли развитие будущих артистов обязательная восьмилетка? — Есть дети, которые развиваются быстрее других. У меня, например, в этом году девочки второй курс, им всего по 16 лет, но они в выпускном концерте, который мы готовили, должны были исполнять балеринские партии. На первом курсе есть дети, которые уже сейчас могут танцевать то же, что и выпускники. Но таких единицы. Нет, восемь лет — это оптимально, особенно для мальчиков. Два наших выдающихся педагога Агриппина Яковлевна Ваганова и Николай Иванович Тарасов решили этот вопрос раз и навсегда еще в 1938 году в Москве на конференции хореографических училищ страны. Я сама шесть лет училась… — Неплохо выучились. Вы же были балериной Большого, балеты вели… — Но школы мне всегда не хватало, я это точно знаю. — А как вы будете проводить набор на следующий год? — Уже сейчас идет прием заявлений. В Москве, во Владивостоке, в Кемерово и в Калининграде — во всех наших филиалах. — А что, филиалы уже построены? — Строятся. Проекты делали, взяв за основу нашу школу: тоже около 20 залов, школьный театр, общежитие. И дома для педагогов строятся, квартиры будут выделены. В Калининграде все могло быть готово уже к 1 сентября. Во Владивостоке школа тоже строится, собирались открыться на следующий год в сентябре. В Кемерово строительные работы только начинаются — котлован недавно вырыли. А пока мы снимаем помещения и живем сегодняшним днем. Набор учеников, допустим, можно сделать и в августе. — А откуда эти филиалы берут педагогов? — Там работают выпускники нашего педагогического отделения. — А выпускники-танцовщики? Их же наверняка больше, чем нужно столицам. Когда я училась в МАХУ, ребят распределяли по театрам СССР, они должны были отработать два года там, куда пошлют. А как сейчас? — Сейчас распределения нет. Руководители приглашают наших детей в различные театры, выпускники имеют право выбирать, куда поехать. Скажем, в филиал Мариинского театра во Владивостоке за три года уехало шесть наших выпускников. Работают в Красноярске, в Казани… особенно иностранные студенты любят уезжать в наши региональные театры. — Вы учились в первой половине 1960-х. Что в ваше время было лучше, чем сейчас? — Как это было давно! Сейчас стало больше требований к нашим детям по общеобразовательным дисциплинам. Раньше мы много танцевали, выезжали на съемки… Помню, снимал Леонид Михайлович (Лавровский, в 1964–1967 годах художественный руководитель Московского хореографического училища.— “Ъ”) свой фильм «Секрет успеха», мы в нем танцевали «Болеро», «Вальсы Равеля» и могли с уроков уехать на «Мосфильм», провести там день-два. Сейчас такого не может быть. Есть жесткие образовательные стандарты. И у нас очень много времени уходит на повтор одних и тех же дисциплин, которые есть и в программах среднего профессионального образования, и высшего. Вот если бы эти предметы куда-то в одно место свести, скажем, оставить только в программах высшего образования, мы могли бы больше времени уделять изучению специальных и общепрофессиональных дисциплин — истории театра, музыки, балета. И сценической практики могло бы быть больше. — А в ваше время мальчиков тоже забирали в армию, как сейчас? — В основном нет. Когда недавно я прочитала распоряжение начальника Генштаба вооруженных сил о том, что школьников, которые из-за коронавируса не смогут сдать ЕГЭ, весной призывать не будут, подумала: не было бы счастья, да несчастье помогло. Потому что в ситуации, когда у наших выпускников нет дипломов, призыв в армию мог бы обернуться катастрофой. Правда, мы в весенний набор всегда не попадаем: наш учебный план заканчивается примерно одновременно с призывом. Но вот осенью уже действует общий закон: все должны идти в армию. — То есть по закону восемь лет обучения идут коту под хвост? Ведь после двух лет в сапогах самый способный выпускник сделается профнепригодным. — И бюджетные деньги, потраченные на обучение, тоже коту под хвост. Да, колени, спина, стопы — это все никуда не годится после службы. А травмы. — И как же выкручиваться? Ведь иначе в балете остались бы одни женщины. — Многие выпускники сразу поступают в нашу академию получать высшее образование, многие театры имеют альтернативную службу. — Это как? Днем санитар, вечером артист? — Не знаю, может, работают одновременно в театрах и еще где-то. Может, живут в казармах, не получают зарплату… Каждый театр решает эту проблему по-своему.